JOURFIXE

Масло ПрованСкое(т. е. оливковое).
Одессит, мля...

бе-бе-бе...)) полвека прошло.

Не пойму - вроде хотела запостить? Или у меня склероз - не в ту ветку.
Ну пущай будет, текст годный. Год написания отдельно отмечу.
*************************************************
Федя Рабинович
ПОСМОТРЕТЬ ТРУПА.
--------------------------------
“Посмотреть трупа, посмотреть трупа! Первый и последний раз в вашем городе. Не пропустите сегодня в Историческом музее можно посмотреть трупа. Всего десять тысяч юаней — один доллар. Не пропустите!" — кричал на площади пожилой господин в старый милицейский мегафон.
— Ну, что не идут? — спросил у него казак в погонах полковника.
— Не идут, товарищ полковник, — сказал господин с мегафоном.
— Разбираешься в званиях, молодец, сейчас мало кто в этом понимает.
— Я вам больше скажу, — заметил человек с мегафоном, — у вас нагайка неуставная. Должна быть с деревянной ручкой и одной плетенкой, а у вас ручка пластмассовая и три косицы. Эта плетка из садо–мазо.
— Ишь ты и это знаешь. Давно этого возишь? - казак ткнул псевдонагайкой в рекламный плакат, на котором было изображение коротконогого мужчины с лицом похожим на крысиную морду, закрепленный на спине у господина с мегафоном.
— Четвертый год. Всю Речь Посполиту объездили, Киевское Княжество, вот в Ханство собирался, но с визoй задержка.
— А трупа как хранишь?
— В соответствии с технологией.
— Я почему спрашиваю, может хочешь продать?
— Извините, трупа не продается.
— Чего так?
— Не все продается и покупается в нашем мире, гражданин.
Он смерил казака взглядом с головы до ног и заметил:
— Нарушение формы одежды. У вас лампас тройной аддидасовский.
— Вот ты востроглазый, все заметишь. Давай знакомиться. Он протянул руку:
— Атаман Рубец.
— Рафаил Аронович, — скромно ответствовал господин с мегафоном. — Кандидат исторических наук.
"Не проходите мимо, сегодня и больше никогда можно посмотреть. Он изменил ход мировой истории. Он умер, но дело его живет в наших сердцах. Посмотреть трупа всего один доллар. Впервые в вашем городе!" — закричал Рафаил Аронович в мегафон в сторону одинокого прохожего. Прохожий ускорил шаг и побежал.
— Сколько ты думаешь собрать сегодня? — спросил казак.
— Не знаю, — сказал Рафаил Аронович. Хорошо если двадцать придет. Город сонный какой-то. Людей на улицах нет.
— В интернете все сидят, сказал казак. Уже третий год так, с тех пор как этот провод провели, люди перестали из дома выходить. У меня вопрос к тебе. Я извиняюся конечно.
Услышав это «я извиняюся» Рафаил Аронович быстро ответил: "Да".
— А в смысле веры? – спросил атаман.
— Я агностик, — сказал Рафаил Аронович.
— Агностик это лучше, чем совсем ничего, — сказал казак Рубец. У меня к тебе предложение. Moжем организовать спецпоказ.
— В смысле?
— У нас здесь поселение в двадцати километрах от города. Хотели бы трупа посмотреть.
— Сколько вас?
— Много.
— Триста долларов США и транспорт ваш.
— Абгемахт, — сказал казак, — через полчаса возле музея.
Через полчаса к музею подъехал уазик. За рулем сидел атаман Рубец.
— Поместится, с сомнением спросил Рафаил Аронович?
— Кто, трупа, — усмехнулся атаман. — Раньше помещался. Это же скорая помощь. Ты, как историк, лучше скажи, он с уазика тогда выступал?
— Точно неизвестно. Есть разные свидетельства.
— А что, фотографий или видео не осталось?
— Фотографирование и видеосъемка были запрещены и интернет тоже. Иначе было нельзя, время такое.
— А что все: трупа, трупа, какое у него настоящее имя?
— Не знаю, сказал кандидат, вернее знаю, но не могу сказать.
— Что, зуб давал? – спросил атаман.
Рафаил Аронович утвердительно кивнул головой.
— А говоришь не знаешь. И ты знаешь и я знаю, а говорим ‘трупа’. Почему?
— Сакральность, — многозначительно заметил Рафаил Аронович.
— Сахральность–хуяльность. Ладно, погнали, — сказал атаман Рубец.
Ехали уже час. Атаман достал из бардачка черную повязку и сказал:
— Надень.
— Зачем это? – запротестовал Рафаил Аронович.
— Не обижайся, — сказал Рубец, — это не я придумал. Так надо.
— Рафаил Аронович надел повязку и спросил:
— Долго еще?
— Mинут двадцать.
— Вы же говорили двадцать километров?
— Двадцать по прямой, а по прямой здесь даже пуля не летает. Никогда не знаешь сколько ехать. Иногда не спеша за полчаса добираешься, а иногда...
— Почему так?
— Здесь был город, назывался Москва. Вот сюда они ударили этой тайм-бомбой, пиндосы херовы. Они даже испытать ее толком не успели, сами не знали всех последствий. Да сними ты эту повязку. Видишь справа берег океанский, люди купаются, надписи на каком языке. На беларуском. А неделю тому назад я ехал, здесь никакого моря не было. Была тайга. Сколько думаешь до моря ехать? Пять минут. Хуюшки. Нам доехать двух баков не хватит. А ты заметил, что встречных машин нет. Знаешь почему.
— Нет, не знаю.
— Дороги назад нет.
— А как же я? – спросил Рафаил Аронович.
— А тебе чего беспокоиться. Какая тебе, хрен, разница куда ехать. Если одно место, дай бог, проскочим, знаешь сколько клиентов будет — миллион.
— Откуда столько?
— Все увидишь.
— А сейчас давай надевай повязку обратно.
— Почему?
— Для твоего же блага. Трансвер. Сейчас начнется. Не всякий это выдержит.
— На что это хоть похоже? — спросил Рафаил Аронович.
— Типа супер–восемь. Ты главное не напрягайся и правильно дыши.
— Ну, как ты там спросил Рубец, когда все закончилось.
— Нормалек, — неожиданно для себя ответил мальчишеским голосом Рафаил Аронович.
— По–русски понимаешь и уже хорошо, сказал Рубец. Смотри, да ты помолодел, а мог бы и постареть. Узнаешь места.
— Москва, Кремль, Красная Площадь, — сказал Рафаил Аронович.
— Вот, что значит историк, профессионал. Только учти это она самая Белокаменная, да не совсем. Ладно, не будем время терять, я поеду к Мавзолею разгружаться, а ты иди на площадь, давай свою рекламу. Только не надо это: «Посмотреть трупа». Здесь тебя не поймут.
— А что говорить? — Спросил Рафаил Аронович.
— Говори: Kрупный общественный и государственный деятель подполковник–Владимир. И не забудь сказать: "Вход в усыпальницу — доллар, выход — два."
— Это еще зачем?
— Не спрашивай, делай как я сказал.
2014

Философично.

Алена, не могу не утащить, очень уж вкусно. Вкуснее только варенье из моих черешен...))

И опять Рабинович.

Федя Рабинович
Бросок прогибом
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Когда папа–Рабинович увидел левиного соперника, ему стало страшно. Черный парень был явно старше заявленного возраста (семнадцать лет) и весил килограммов на пять больше Левы.
— Вы что, хотите сказать, что этот африкан–американ весит 170 паундов! — закричал Рабинович тренеру.
Тренер улыбнулся и пожал плечами. По–русски он не понимал ни слова.
Началался первый тайм, Рабинович отвернулся и закрыл глаза.
— Хороший у вас парень, — услышал он над ухом.
Рабинович открыл глаза и увидел перед собой мужика, похожего на Марлона Брандо времен Последнее Танго в Париже.
— Смотрите, что делает! – воскликнул Марлон Брандо, указывая рукой. Рабинович обернулся в направлении, куда показывал Брандо и увидел, как Лева, броском с колена, запустил черного парня через себя. — Он у вас, кажется, занимался дзюдо. В реслинге этот прием мало делают и обычно никто не ждет. Хороший бросок. Должны четыре балла дать.
Но на табло выскочил только один балл.
Школьный тренер ушел разбираться к судейскому столу, вернулся и сказал:
— The throw doesn’t count because he stepped out. The only score given was the pushout which is that one point.
— Что он говорит, — спросил Брандо?
— Говорит, что бросок не засчитывается, потому, что Лева заступил линию. Есть только выталкивание. Это — одно очко, — перевел Рабинович.
— Засуживают суки, — сказал Брандо. Меня Дима, зовут, — он протянул Рабиновичу крепкую руку. — Я вообще–то классик.
— Классик русской литературы? — спросил Рабинович, недовольный бецеремонностью незнакомца.
— Нет, ответил Дима, — ничуть не смутившись, — я тренер по греко–римской борьбе.
— А почему классик? – спросил Рабинович.
Потому, что борьба считается классической. Вся европейская борьба вышла из нее. Если ты хорошо борешься по классике, то легко можешь научиться любой другой борьбе. Здесь в Америке классику не очень знают. У них — своя деревенская — фолкстайл. Такая упрощенная вольная. В школах и колледжах распространена.
— А вот почему этот фолкстайл, почему не дзюдо, например? — спросил Рабинович.
— Я думал над этим, — сказал Дима. — Подозреваю, что сундучок открывается просто, все определяется требованиями иншуренс компании, которая страхует спортивный зал. Дзю–до травматичнее — болевые, удушение. В фолстайле броски осторожные. Нельзя бросать соперника с высоты роста. Никаких болевых. Если противник крикнул, пискнул, пукнул, судья немедленно останавливает бой и спрашивает: «Ты в порядке». А сопернику предупреждение.
— Вы правы, — сказал Рабинович, — в дзюдо только голос подал и сразу проиграл.
— Хотите я вашему парню посекундирую, — предложил Дима.
— У вас есть какое–то специальное образование? – на всякий случай спросил Рабинович.
— Окончил Минский Физкультурный. Двадцать лет тренерской практики. Тренировал юношескую сборную республики. Да вы не беспокойтесь, я свою тему знаю. — Дима обаятельно улыбнулся и сразу же Рабиновичу понравился. — Он у вас по–русски понимает?
В этот момент школьного тренера позвали на другой мат, он извинился и ушел.
— Давайте, секундируйте, — сказал сказал Рабинович. — Только учтите, судьи не любят, когда кричат по–русски.
— Да, плевать я на них хотел, — сказал Дима. А кто эти судьи, как писал классик Пушкин. И закричал вдруг через Рабиновича Леве:
— Иди в крест! Опусти правое плечо! Подбей левую руку! Раскрути налево! Вставляй ногу! Бросай!
Бросок с прокатом, — сказал он. Сейчас точно должны дать четыре балла.
Но почему–то четыре доплнительных балла выскочили на табло у левиного противника и только два у Левы.
— Это, — объяснил вернувшийся школьный тренер, потому что Лева прокатился по спине.
— А два за что? — спросил Рабинович.
— За то, что противник упал набок.
Рабинович перевел Диме.
— Скажи ему, — ответил Дима, — что бросок инициировал Лева. Это его бросок. Техника приема такова, что он перекатывается через спину, но он же и контролирует бросок.
— Они увидели это по другому, — уклончиво ответил школьный тренер.
— Да они плохо видят, — сказал Дима. У них близорукость. Им нужно все близко показывать.
Закончился тайм.
— Левушка, сынок, нас засуживают! – воскликнул плачущим голосом Рабинович.
— Подождите, сказал Дима, — дайте, я с ним поговорю.
Он отвел Леву за руку в сторону и стал ему что–то объяснять.
–...А ты танцуй с ним. Как с девушкой. Берешь и ведешь куда хочешь. И Дима показал Леве странное движение, похожее на вальсирование.
Ведешь, ведешь и....
Рабинович не расслышал, что сказал Дима дальше, потому что на скамейках болельщиков позади засвистели и закричали.
Судья дал свисток и схватка продолжилась. Левин противник уже не атаковал так грубо, как в первом раунде, руку не отдавал, боялся броска. Лева быстро овладел инициативой, дергая, подсекая, цепляя, раскачивая и кружа, повел своего соперника к краю мата и бросил прогибом прямо на судейский стол...

Борьба в фолькстайл
-------------------------------------------------------
На эти соревнования можно было и не ехать. Отборочные на штат Нью–Йорк Лева уже прошел, но тренер уговорил, сказал, что приедут тяжи из Пенсильвании из глубинки. Будет интересно.
Приехали к десяти. Борьба уже началась, из зала доносились свистки и крики.
— Ты хоть видел, с кем будешь бороться? – спросил у Левы тренер Дима.
— А мне все–равно, — сказал супертяж Лева Рабинович хвастливо.
— Нет, ты все же посмотри, — тренер указал на в фунтов под двести странное существо с взятыми в пучок длинными, крашенными в фиолетовое волосами, большими сиськами и скобой в нижней губе.
— Мужик или девка? – спросил Лева.
— По аппликейшен идет как пацан.
— Почему, когда явно девка?
— Оно себя так воспринимает.
— Что мне с ней делать?
— Бороться.
Она была намазана чем–то скользким и сильно потела. Судья это заметил и после первого тайма отправил в угол вытираться. Возникла пауза. Лева подошел к своему тренеру и тот спросил недовольно:
— Чего ты возишься? Почему не бросаешь?
— Она не дает, сразу в ноги идет.
— Блокируй в голову ладонью, как я тебя учил.
— Она за яйцы хватает, — пожаловался Лева.
— Так бывает, это борьба, — сказал тренер.
— Больно, — сказал Лева.
— Накажи, дай оплеуху, но так чтобы не было видно. Вроде делал захват за шею и промазал.
— Давал, она бьет обратно. Драться с ней что–ли?
— Ну, хорошо, — сказал тренер. Я тебе что–то покажу, но пообещай мне просто так никогда не делать. Смотри, руками берешь здесь, ногами растягиваешь, сюда давишь головой и закрываешь, чтобы рефери не видел. Русские судьи об этом знают. Если поймают, дисквалификация на весь сезон.
— И поможет? – спросил с сомнением Лева.
— Олимпийские чемпионы плачут, — сказал тренер.
Но с самого начала все пошло не так, как предполагали Лева с тренером. Девка поменяла тактику, не полезла в партер, принялась бороться за захват в стойке, делала это довольно технично, вошла в крест и бросила Леву прогибом, но не дотянула, упала на спину и встала на мост на голове. А когда Лева стал делать болевой, который показал Дима, сладострастно застонала и сказала:
“I like it. Do it, do it to me”.

Капец...

Я бросил вольную борьбу в солидном возрасте 10 лет после того, как жребий на соревновании меня поставил в пару с моим единственным другом в этой секции и я сломал ему руку