sds wrote:
Интересно что при царе алкогольное опьянение было смягчающим вину обстоятельством, а при большевиках стало отягчающим.
Пана Новичека на вас нет
, поэтому я, пожалуй, приведу дореволюционное разъяснение:
Quote:
О преходящих затмениях сознания по русскому праву
Представитель фамилии Рюриков—Владимир, отвергнул магометанскую веру на том основании, что по ее правилам запрещено употребление крепких напитков: «Руси есть веселие пити не можем без того быти», сказал он послам. Понятно, что у такого народа у которого «пити есть веселие»—если не все, то, по крайней мере, некоторые преступления, не могли и наказываться одинаково, несмотря на то совершены ли они с злобным умыслом, или же навеселе, т. е. в состоянии опьянения.
Летописи домашнего быта русского народа сообщают, что русский боярин не отпускал от себя гостя, не угостив его несколькими чарками доброго вина. Петр Великий не только пивал сам в ассамблеях, но и заставлял других выпивать кубок большого орла, за что они платились полным опьянениям, a присутствующие—различными оскорбительными против них выходками. Выпивка вошла в обычаи русского народа: он пьет на крестинах, на именинах, на похоронах, пьет при проводах, при встрече, при бракосочетании, при заключении каких-либо сделок, где он пьет магарычи. Согласно этому и Русское законодательство не образовывало из пьянства delictum sui generis. Даже в позднейшее время, когда русский ум пытался было вырваться из этой разъедающей привычки, посредством учреждения обществ трезвости, то этим последним были положены пределы. Впрочем, весьма несправедливо было бы видеть в этом покровительство пьянству в самом его принципе—тут влияла фискальная цель и финансовые расчеты.
Из старинных Уставов Русского уголовного права только Соборное Уложение и Воинские Артикулы затрагивают вопрос о пьянстве, как обстоятельстве относящемся.к вменению.
Уложение 1649 признавало пьянство обстоятельством смягчающим вину, видоизменяя даже самый род наказания. Оно приравнивало преступление, совершенное в опьянении, к преступлению неумышленному.
Мы встречаем в нем, по этому поводу, следующее постановление:
«буде убойца начнет говорити с пытки, что убил неумышлением, в драке пьяным делом и того убоицу, бив кнутом (а не казнить) дати на чистую поруку с записью, чтоб ему впредь так не воровати»[4].
Из другой статьи, того же памятника, можно даже заключить что опьянение могло и совершенно уничтожить вменение: «A убьет сын боярский, или сын его, или племянник, или прикащик чьего либо крестьянина a с пытки тот убоица в том убивстве учнет говорить, что он убил в драке a не умышлением, или пьяным делом и таких убоиц сажати в тюрьму до Государеву указу, a смертию их не казнити….»[5].
Уложение ХV-го тома стоит в вопросе об опьянении на точке зрения Воинских Артикулов. Прежде всего, оно игнорирует опьянение, как обстоятельство уничтожающее вменение. Оно разделяет опьянение на злоумышленное и незлонамеренное. Ненамеренное опьянение не принимается совершенно в расчет; опьянение же злоумышленное—увеличивает меру наказания[9]. Таковы положения общей части. В части же особенной закон делает от этого отступление и признает опьянение обстоятельством не только смягчающим меру наказания, при некоторых преступлениях, но и видоизменяющим самый род его, напр. вместо каторжных работ—заключение в смирительном доме[10].
Наука, в сущности, признает, что в пьяном виде можно совершить бессознательно преступление, но боится допустить внести этот вопрос в уголовные законы, санкционировать его формально. Спрашивается: справедливо ли, политично ли это? Не лучше ли законодательству признать официально опьянение и обстоятельством уничтожающим вменение, и обстоятельством уменьшающим вину?
...наше Уложение не считает пьянство, само по себе взятое, преступлением, стало быть оно не может, логически, и увеличивать на основании его наказания. Да правильно ли это и по теории? — Когда человек прибегает к вину для того, чтобы решительнее совершить преступление, то он делает это для того, чтобы придать себе бодрость духа. A ежели это так, то, стало быть, этот субъект не столь упал нравственно, не столь закоренел в безнравственности, как тот, который вонзает хладнокровно нож в свою жертву. Так за что же увеличивать ему в таком случае наказание?! Ведь на этом основании следовало бы наказывать строже того, кто, не надеясь на собственное присутствие духа для совершения беззакония, помолился об этом Богу, поставил свечу Богородице, или отслужил молебен Николаю Чудотворцу!