JOURFIXE

"Соседи" - в Индиане. В позапрошлом веке

А что они со временем творят даже сейчас!
Ужос!!!

Ирина Левонтина
О времена, о ударения!
Троицкий вариант
http://trv.nauchnik.ru/39N.pdf

Тут недавно по телевизору шел новый фильм, кусочек из которого я увидела.
Действие происходит в военное время.

И вот один из героев с досадой говорит: Вот, блин, – что-то там, я не запомнила.

Думаю, слова блин даже не было в сценарии, а актер сам его добавил. Конечно, в кино никогда полностью не воспроизводится язык соответствующей эпохи, и все же легкий и бессмысленный анахронизм тут есть. Но дело не в этом. Если задаться целью выяснить, когда, собственно, начал использоваться эвфемизм блин, сделать это будет весьма затруднительно. Это слово устного языка, притом сниженное. В литературе, особенно в советское время, такое фиксировалось плохо. Интернета тогда не было. Человеческая память ненадежна. Словари, бывает, страшно запаздывают с фиксацией языковых изменений. Чего стоит недавняя история со словом йогурт: народ возмутился, что в новом словаре помимо ударения йо́гурт допускается и старое ударение йогу́рт. Между тем, в более ранних словарях только ударение йогу́рт и допускалось – хотя мало кто из соотечественников хоть раз это слово с таким ударением слышал. Я, кстати, недавно узнала, что в русской эмигрантской литературе можно встретить написания егурт и ягурт – а это ясно показывает, что люди слышали и произносили это слово только с ударением на втором слоге.

История ударений и вообще произношения – очень трудная область. Старые ударения приходится восстанавливать при помощи сложных реконструкций, межъязыковых и междиалектных сопоставлений и т. д. Ну, есть еще древнерусские нотированные тексты, которые тоже могут помочь.

Однако в некоторых случаях для того, чтобы догадаться, что ударение в том или ином слове изменилось, не нужно даже обращаться к специальным источникам. Вот возьмем сериал «Дети Арбата» по книге Рыбакова. Одна героиня, потчуя Сашу Панкратова водкой, говорит ему: «Первая ко́лом, вторая со́колом, а третья мелкой пташечкой». Ну, в том смысле, что первую рюмку выпить трудно, вторую легко, а третью еще легче. Это известное русское присловье, только вот звучит оно здесь странно. Подобным микропроизведениям обычно присущ определенный ритм, а часто и рифмовка. А с этими ко́лом и со́колом ничего такого нет. На самом деле это и было законченное, фонетически оформленное произведение, просто ритм и рифма пропали с изменением ударения. Ясно, что произносилось это иначе: Первая коло́м, вторая соколо́м. Есть и другие речения, в которых эти слова фигурируют со старым ударением: ни кола́ ни двора, гол как соко́л. Вот еще одно выражение, по терявшее свою фонетическую изюминку в результате изменения ударения: мы говорим губа́ не дура. А ведь изначально это звучало иначе: гу́ба не дура, с ассонансом на у.

Действительно, слово губа раньше произносилось с другим ударением – гу́ба. Вспомним хотя бы Некрасова – «Генерал Топтыгин»: Видит, ноги в сапогах / И медвежья шуба. / Не заметил впопыхах, / Что с железом губа.

Надо сказать, что русская классическая поэзия – это ценнейший источник сведений не только об истории ударения (поскольку это силлаботоника по преимуществу, а значит, ритмическая структура вынуждает произносить слово с определенным ударением), но и вообще об истории произносительных норм.

Например, читая детям пушкинскую «Сказку о мертвой царевне», большинство современных мам произносят так: Ждет-пождет с утра до ночи, / Смотрит в поле, инда очи / Разболелись, гля́дючи / С белой зори до́ ночи. Такой вот внезапный сбой ритма и рифмы, притом для Пушкина совершенно не естественный. Ясно, что надо так: Смотрит в поле, инда очи /Разболелись, глядючи́ / С белой зори до ночи́.

В детстве мне всегда казались загадочными пушкинские строки из «Евгения Онегина»: Он с лирой странствовал на свете / Под небом Шиллера и Гете. Это о Ленском. Как их читать: свете – Гетэ? А как же рифма? С рифмой у Пушкина всегда все хорошо. И вот когда я поступила в университет, на первом курсе нам читал лекции замечательный фонетист Михаил Викторович Панов. Из его-то лекции я и узнала, в чем тут дело. Во времена Пушкина правила произношения иноязычных имен были другими. Слово либо произносилось так, как в соответствующем иностранном языке, либо абсолютно по-русски. А поскольку в русском языке не было ни э после твердых согласных, ни сочетаний типа ге или ке, то произношение Гетэ было невозможно. Либо уж совсем по-немецки – Goethe, либо по-русски – Г’ет’е (т.е. Гете как фамилия читается так же, как -гете в сочетаниях о багете или о брегете). Так что с рифмой все в порядке: Он с лирой странствовал на свете / Под небом Шиллера и Гете.

Из тех же лекций я узнала и разгадку еще одной пушкинской рифмы. «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы» кончаются такими строчками о жизни: Я понять тебя хочу, /Смысла я в тебе ищу. Опять не по-пушкински неточная рифма – хочу-ищу. А ведь был же у него вариант и с точной рифмой: понять тебя хочу, / Темный твой язык учу. Так зачем понадобилась неточная? Ан нет! Ищу произносилось тогда как ищчу – так что на самом деле рифма точная и действительно более изысканная, чем хочу-учу: Я понять тебя хочу, / Смысла я в тебе ищчу.

Написано хорошо, но последний абзац (насчет рифмы "хочу/ищу") несколько легковесен.
Потому что есть и второй вариант - наряду с "хочу" существовала архаичная, но сохранявшаяся в языке, форма "хощу". Вот, например, у Фонвизина: "Да будет он наша первая жертва; я первым ударом его хощу поразити, хощу имети славу свободити вас от рабства". Так что с равным успехом можно предположить как звучание "хочу/исчу", так и "хощу/ищу".

Ну я и зануда!

Александра Силанова
"НЕРЕФОРМА" И РЕФОРМА КАК ФОРМЫ РУССКОГО ЯЗЫКА
Отечественные записки 1, 2002

Через Главнауку (Главное управление научными, музейными и научно-художественными учреждениями) проходит около 100 проектов преобразования правописания. В них отмечалось, что реформа 1918 года не доведена до конца, что орфография по-прежнему сложна для усвоения. И в ноябре 1929 года при Главнауке была создана Орфографическая комиссия под руководством ученого секретаря этого управления Г. К. Костенко. В <Проекте Главнауки о новом правописании> (1930 год) указывалось: <Реформа правописания — вопрос не простой техники письма. Это проблема классовая и политическая… Только пролетарская революция не на словах, а на деле создала подлинно благоприятные условия для осуществления упрощенного правописания>.

Конечно, новая орфография создавалась исключительно по требованию трудящихся, чье время еще не было полностью занято требованиями расстрелов. <Учительская газета> в 1929 году: <Реформу будут приветствовать все те, кому особенно приходится испытывать все трудности правописания. Мы имеем в виду пролетарское студенчество, учащихся рабфаков и ликбеза, нацменработников… В эпоху реконструкции народного хозяйства на основе индустриализации и коллективизации сокращение времени, затрачиваемое на овладение техникой грамотного письма, приобретает большое политическое значение>.

Орфографическая комиссия, созданная в 30-е годы, указывала, что <реформирование правописания откроет большие возможности для скорейшего повышения культурного уровня трудящихся масс нашего Союза>. <…>

Образец текста по новой орфографии и пунктуации:

<Товарищи! Вы конечно знаити, какое громадное значение мы придаем комунам и всяким вообще организацыям, превращению единоличново крестьянсково хозяйства в артельное… К числу бессмыслиц, которыи буржуазия распространяит про соцыализм и революцыю, принадлежит та, будто соцыалисты отрицают значение соревнования. На самом-же деле только соцыализм, уничтожая класы и следовательно порабощение мас…>

Кстати, о произношении пушкинских времён. Не произносилось ли слово "одинокий" во времена Лермонтова как "одинокОй" или там "одинокЪй" (с "Ъ" в "болгарском" варианте)? Тогда понятнее рифма с "в стране далёкой".