Политолог Глеб Павловский в программе «Особое мнение» на «Эхе Москвы» назвал празднование Дня Победы в его нынешнем виде «имитацией единства общности, которой нет и не может быть в таком сложном и многоукладном, разнообразном и даже расколотом, прямо скажем, по целому ряду позиций обществе, как наше».
По мнению политолога, такая имитация только усиливает раскол в обществе. «Процесс имитации шел параллельно сдвигу некоторому в безумие, я бы даже сказал, нашей власти во втором десятилетии этого века. Постепенно, снимая ограничения, снимая сдержки, власть выступала как эталон. А дальше начиналось соревнование. Все чиновники включались в забег: кто из них громче выкрикнет, станет патриотичнее. Поначалу даже георгиевские ленточки — всего лишь эта программа начиналась в „нулевое“ десятилетие как желание найти замену красным ленточкам, которые протезировались КПРФ. Это было достаточно невинное начало. В какой-то момент какие-то уже достаточно подлые люди начали экспериментировать с созданием нового канона. Когда глупые и невежественные люди создают канон, конечно, этот канон становится чудовищным», — считает политолог.
Он также обращает внимание на то, что сейчас День Победы значительно более милитаризирован, чем в Советском Союзе.
Надо сказать, что в преддверии 9 Мая в обществе обострилась дискуссия по поводу карнавализации данного праздника. Например, многие выступают против того, чтобы детей в детских садиках одевали в военную форму на утренники. Директор Института возрастной физиологии РАО Марьяна Безруких в эфире «Эха Москвы» назвала дикостью облачение детей в военную форму для празднования 9 Мая. Она считает, что это не связано ни с памятью, ни со связью времен, ни с благодарностью дедам.
Юрист Фонда борьбы с коррупцией Любовь Соболь рассказала, что ей удалось добиться того, чтобы в группе детского сада, куда ходит ее дочь, детей не наряжали в военную форму на утренник перед 9 Мая. «Война и убийства — это плохо, и дети с раннего детства должны это знать», — написала Соболь в своем Twitter.
https://www.znak.com/2019-05-08/gleb_pa ... _eche_odnaНикогда больше
Во имя Великой Победы сотрите надпись «Можем повторить!». Самой мысли о возможности любой новой войны нет места ни в праздники, ни в будни
Несколько лет назад накануне больших выборов я спросил у известного российского политика демократических взглядов, почему он не поднимает лозунг «Нет войне!». Эти слова могли бы стать после 2014 года главными для оппозиции, но шок и эйфория от крымской авантюры, похоже, оказались тогда слишком сильными для всего нашего общества. Присоединение новых территорий казалось беспроигрышным способом повысить рейтинги политиков, поэтому почти все оппоненты нынешней власти вынуждены были либо прямо приветствовать происходящее, либо смириться с тем, что для пацифизма сейчас неподходящее время. Страна нуждалась в больших идеях, так что с развитием нормальных отношений с соседями можно было повременить. Лозунг «Нет войне!» зазвучал из уст десятков и сотен активистов, но не стал своим для миллионов.
Эйфория закончилась, рейтинги начали падать. Все, что осталось от «крымской весны» через пять лет, — это ощущение, что война возможна. Именно в реальность войны страна вкладывала свои ресурсы в последние пять лет. Ради нее мы пожертвовали и экономическим развитием, и настоящей исторической памятью, неизменно более сложной, чем сталинские, брежневские или нынешние агитки. Россия втянулась в новый затяжной конфликт с Западом, не имея для этого ни средств, ни жизненных причин. Давно нет Советского Союза, но россиянам, набравшим кредитов и привыкшим смотреть американские фильмы в мультизальных кинотеатрах, каким-то образом удалось внушить, что мы живем в кольце врагов.
Психологическая реальность войны, ее присутствие в повседневном опыте и обыденных разговорах предполагает, что мы обречены определять себя через великое прошлое. Там — наши победы и наши праздники, в мирном настоящем, напротив, лишь скудная повседневность. О будущем и вовсе лучше не задумываться. Нормальная жизнь в любом случае не выдержит сравнения с героическими сагами.
Если твердить людям, что стремиться к достойной жизни скучно, то предложение умереть за какую-нибудь идею, заодно прихватив с собой весь мир, перестает восприниматься как безумие.
9 Мая, объективно главная дата для нашего народа, пережило за последнее десятилетие страшную трансформацию. Из института памяти День Победы превратился в источник воинственных заклинаний, обращенных к неопределенному числу врагов. Все, что придумано обычными людьми, нашими современниками, чтобы отдать дань погибшим в войне, перерабатывается в пищу для военной пропаганды. С каждым годом все длиннее и толще наши георгиевские ленточки. Официознее и роскошнее шествие «Бессмертного полка». Ежегодный военный парад, аналога которому нет ни в одной стране мира, становится все более циклопическим и зловещим.
Вторая мировая война была самым трагическим событием в истории человечества. Значительная часть этой трагедии пришлась на наши семьи — российские, но также украинские, белорусские, казахские — полный список был бы длинным.
Наш долг перед ними заключается в том, чтобы развернуть вспять машину военной пропаганды. Пусть парады будут скромнее, зато у людей появится будущее.
Пусть станет меньше великих геополитических побед, но меньше и нищих стариков.
Императив «никогда больше» придуман не нами и не вчера. Но, спустя пять лет после начала российской военной лихорадки, мы лучше понимаем его смысл. «Никогда больше» означает, что мы, граждане России, должны добиться нормализации отношений с Украиной. «Никогда больше» означает, что мы должны помнить, что война несет с собой страдания и смерть. «Никогда больше» означает, что мы не должны поддерживать тех, кто готов использовать оружие как политический аргумент.
России нужно антивоенное движение, соразмерное ее исторической роли, и жители больших городов, особенно молодежь, уже разделяют ценности этого движения. Небывалого притока добровольцев у дверей российских военкоматов не наблюдалось в 2014 году, не наблюдается и сегодня. После страшного XX века россияне уже немного привыкли к мирной жизни и, кажется, не спешат снова примерять хаки. Нам осталось понять, что пассивного сопротивления военщине сегодня уже мало. Нужен ответ общества на милитаризацию России.
Большинство стран, в которых люди могут свободно выбирать свою жизнь и своих политиков, хорошо знают, что такое массовое антивоенное движение. Философ Бертран Рассел был осужден властями Великобритании за выступления против передачи Лондону ядерной бомбы. Индия получила свободу в результате пацифистских кампаний Ганди. Современное американское общество возникло в результате борьбы граждан за право не отправлять своих юношей во Вьетнам. За пацифизмом стоит великое искусство — от Хемингуэя и Гашека до Воннегута, от Чаплина до Кубрика. В России военной империи бросали вызов Лев Толстой, а затем академик Сахаров. Можем повторить.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 ... gda-bolsheЛев Гудков
социолог, директор Левада-центра, доктор философских наук
Эпоха развитого милитаризма
В массовом сознании россиян не осталось других точек опоры, кроме мифа о Великой Победе
Сегодня никто уже не помнит этого замечательного марша: «Артиллеристы, Сталин дал приказ…», запечатлевшего «правильную», утвержденную властью, версию войны. «Из сотен тысяч батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину — огонь! Огонь!» Огонь к концу превращается в салют в честь вождя.
Победа в войне 1941–1945 годов, по мнению россиян, — главное событие мировой истории. С уходом из жизни поколения фронтовиков и ветеранов, не понаслышке знающих, что такое война, мифология Победы приобретает с каждым годом все большее значение.
9 мая — опорный символ национальной идентичности в нынешней России, основа коллективной гордости и самоуважения, моральный капитал режима. Это наша Победа, мы не хотим делить ее ни с кем другим.
От 60 до 70% россиян убеждены, что «мы» (брежневское и последующие поколения!) победили бы фашистов и без помощи союзников.
В общественном сознании практически стерлась память о тяжести военных будней, крови, страхе, голоде, бездомности, грязи, каторжной работе мобилизованных, о миллионах пленных и покалеченных. Их вытеснило парадное славословие по праздникам и телевизионные картинки компьютерных сражений.
Если в конце 1980-х — начале 1990-х годов огромные цифры погибших, как военных, так и гражданского населения, не поддающиеся воображению и осмыслению (официально 27 миллионов, некоторые историки говорят о более чем 40 миллионах), общественное мнение связывало с неподготовленностью к войне, с репрессиями среди командования Красной армии, с тем, что жизнь солдат в глазах генералов мало что стоила, то, начиная с середины 2000-х годов, после празднования 60-летия Победы объяснения неудач первых лет войны и военных потерь вернулись к советским версиям: внезапности нападения Гитлера и жестокости фашистов.
Обезличенные, обесчеловеченные цифры потерь придают как бы особый, сакральный смысл цене победы в войне, возвышая принесенные народом жертвы.
В 1960–1970-е годы самыми важными вопросами в дискуссиях о войне были: какова цена войны, каковы ее причины, как связана война с природой тоталитаризма, какова мера ответственности советского руководства за ее развязывание и поражения первых лет? Сегодня большинству россиян (особенно молодым) это неинтересно.
В публичном пространстве эти темы табуированы, война превращена в священный символ величия Русской державы, не подлежащий сомнению и анализу.
Еще вчера бывший фронтовик мог с полным правом говорить «нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим», сегодня от этого осталось смутное понимание — «цена их не интересует, за ценой они не постоят».
Идущая милитаризация массового сознания не осознается российским обществом. Прошлая война перекрывает нынешние. Из 27 лет своей постсоветской истории 19 лет Россия вела и продолжает вести ограниченные войны: 3,5 года первой чеченской войны, 9 лет — второй, 3,5 года — в Сирии, 5 лет гибридной войны на Украине («мелкие» случаи использования войск вроде 1993 года или регулярных КТО не в счет). Заметного внутреннего сопротивления или критики такая политика не вызывает, как нет и чувства вины за десятки тысяч отнятых жизней.
Начиная с 2004 года русский патриотизм (национальная гордость) слился с представлениями о нашей военной мощи, обеспеченной обладанием ядерным оружием, способным уничтожить все живое. В общественном мнении утвердилось убеждение, что в мире «нас уважают, потому что боятся». Других оснований для авторитета России в мире не осталось. Победа и военная мощь превратились в важнейшие основания легитимности российского авторитаризма.
За это время изменился и сам смысл, который вкладывается в понятие «великая держава». Если в 90-е годы и даже в первой половине 2000-х годов россияне связывали с этим прежде всего представления о развитой экономике, о высоком уровне благосостояния населения, общепризнанных в мире достижениях науки и культуры, то к сегодняшнему дню от этого остались лишь «очень большая территория», «природные богатства» и «военная мощь», слава русского оружия. Космос, наука, русская литература, достижения социализма и многое другое, что очень высоко оценивалось в нашей истории, сегодня теряют свой символический вес. Значение «армии» в этом контексте год от года все растет. Парадокс заключается в том, что почти все войны, которые вела Россия в ХХ веке, большинством россиян признаются несправедливыми — и японская, и Первая мировая, Гражданская, финская, афганская, как и обе чеченские войны. Единственное — и абсолютно оправданное — исключение составляет Великая Отечественная война.
Назойливый официозный культ Победы вытеснил мазохистские переживания национальной неполноценности и исторической несостоятельности, возникшие после краха СССР.
Поднялась убежденность в том, что «русские — великий народ, имеющий особое значение в мировой истории»:
за 25 лет (с апреля 1992 до ноября 2017 года) число респондентов, разделяющих это мнение, выросло с 13 до 64%. Иное мнение — «русский народ такой же, как и другие» — напротив, снизилось с 80 до 32%.
Вместе с подъемом милитаризма меняются и массовые представления о заслугах президента Путина. В 2000-х годах основные достижения Путина, по мнению опрошенных, заключались в повышении уровня жизни населения, росте зарплат и пенсий, обеспечении экономического роста и оптимизма, уверенности россиян в будущем. В 2010-х годах (после кризиса 2008–2009 годов) на первое место выходят «укрепление международных позиций», «восстановлении Россией статуса великой державы» (в 2010 году так полагали 51%).
А с весны 2014 года — главной заслугой Путина люди начинают считать «укрепление боеспособности Вооруженных сил» (осенью 2018 года так считали 41% опрошенных; в списке его достижений «рост благосостояния населения» отходит на 11-е место, эту позицию назвали лишь 16% опрошенных).
Пики популярности и одобрения Путина приходятся именно на военные кампании: 2008 год — война с Грузией, 2014-й — присоединение Крыма.
Как показывают многолетние социологические опросы «Левада-центра», по мнению граждан, Путин в своей политике опирается в первую очередь на армию и спецслужбы, выражая и защищая интересы преимущественно этих институтов. Россияне верят, что Путин вернул России утраченный при Горбачеве и Ельцине авторитет, каким, по их мнению, обладал СССР.
Если в середине 1990-х годов менее трети россиян признавали Россию «великой державой», то после «Крымнаш» и конфронтации с Западом, в 2017–2018 годах, в этом были убеждены уже более 70% населения.
Апология армии, как и сам характер российского милитаризма, менялись во времени за последние 100 лет — от «врагу не сдается наш гордый «Варяг» до «мы мирные люди, но наш бронепоезд», от «Красная армия всех сильней» или «Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…» до «не смешите наши «Искандеры». Но смысл — защита действующей власти под прикрытием защиты страны и народа — оставался неизменным. Соединялись в одном ряду воины Александра Невского, Ивана Грозного, Суворова, Жукова, а в последнее время — и солдаты Первой мировой. Главное в этой картине мира — враг, ее функция — обеспечение единства народа с властью, позволяющее требовать от всех солидарности и полного подчинения, которое в другом языке выражается как «самоотверженный героизм» и «преданность Родине».
Отношение к армии россиян воспроизводит характерное двоемыслие, отражающее положение отдельного человека в его отношении к государству: точка зрения обывателя и человека государственного. В качестве частного лица наш человек старается уклониться от государевой службы, по мере возможности откосить сына от армии, требует увеличить расходы на медицину и помощь бедным, равнодушен к «политике». В качестве «народа» — он одобряет действия Кремля в Донбассе или в Сирии (при этом сам категорически не хочет туда отправляться или платить за неизбежные издержки такой политики). Он считает, что на оборону денег надо выделить столько, сколько требуется, даже если при этом придется пожертвовать чем-то другим. Соотношение этих установок меняется в зависимости от того, спокойная ли ситуация в стране, растут ли доходы населения или мы вступили в фазу «возбужденного состояния общества» (спровоцированного угрозами извне), патриотической гордости и мобилизации готовности к отпору. Периодические внутренние кризисы резко снижают значимость и эффективность милитаристской риторики, тогда как периоды процветания — в сочетании с антизападной пропагандой, вражеской угрозой — дают всплески патриотизма и доверия к армии.
Конец 1980-х годов отмечен параличом массовой призывной армии. Общество осознало непосильность для страны сохранения прежних военных расходов, процессы внутреннего разложения армии, утрату ею своего предназначения. Симптомом неблагополучия в армии было нетерпимое положение с дедовщиной, а показателем сильнейшего недовольства общества военной политикой — нарастающее (хотя открыто не артикулируемое) требование закончить афганскую войну, вывести советские войска из всех других стран, положить конец гипертрофированному влиянию военных, сократить военные расходы, прекратить практику безвозмездной военной помощи «дружественным» странам. Абсолютное большинство россиян тогда считало необходимым не просто сокращение численности армии, но и скорейший переход от призыва к контрактной, или, как тогда говорили, к профессиональной армии, обеспечивающей не только повышение ее эффективности, но и большую защиту прав самих военнослужащих.
В 1998 году 35% россиян были согласны с тем, что на армию и оборону надо тратить больше бюджетных средств, 52% — напротив, настаивали на сокращении военных расходов, перераспределении бюджета в пользу социальных нужд.
Фактическое поражение в первой чеченской войне, коррупционные скандалы в высшем военном руководстве, гибель «Курска» и постыдное поведение руководства и высших военных чинов в этой ситуации еще сильнее подорвали авторитет и доверие к армии.
Но после Крыма ситуация полностью перевернулась: уже в 2015 (кризисном!) году 52% поддержали бы «увеличение затрат на оборону, даже если бы это создало проблемы для нашего развития», 34% были не согласны с этим, 14% затруднились ответить.
Никакой связи в общественном мнении между нарастающей экономической стагнацией, падением доходов населения и поддержкой милитаристской политики в массовом сознании не возникает или она полностью подавлена и стерилизована.
Гордость за военную мощь и уверенность большинства россиян в том, что наша армия в случае чего защитит страну (в 2005 году так считали 52%, в 2018-м — 88%), парадоксальным образом сочетается с крайне двусмысленной позицией в отношении собственного выбора: а если придется сражаться за родину, вы готовы добровольно пойти на фронт, как в 1941 году? Готовы добровольцами — 21% опрошенных, только по призыву — 22%, будут уклоняться — 31%, еще 26% заявили, что они не подлежат призыву.
Иначе говоря, нынешняя милитаристская пропаганда пробуждает чувство коллективной гордости, не переходящее, однако, в фанатизм и самопожертвование, как это было в прошлом. Но вместе с тем растет привычное для советского сознания «я — как все»: если в 2000 году лишь 30% считали необходимым сохранить всеобщую воинскую обязанность (63% были против), то в 2017 году, уже после Крыма, картина почти полностью поменялась: 58% — за, 37% — против.
Укрепление власти Путина и смена правящей элиты означали усиление влияния спецслужб и генералитета. Свобода СМИ им явно мешала во время первой чеченской кампании. Введение цензуры и зачистка политических партий позволили военным взять реванш. После войны с Грузией армия получила приоритетное финансирование, началась модернизация вооружения, растут доходы и привилегии высшего офицерского состава. Министерство обороны стало одним из ключевых игроков в продвижении идеологии государственного патриотизма, в борьбе с «чуждой» идеологией либерализма, демократии, прав человека, правового государства, всего, что идет под общей шапкой борьбы с «экспортом цветных революций».
Сегодня министр обороны и новый командующий военно-политическим воспитанием ВС обещают нам в ближайшие годы ввести в обязательном порядке отряды Юнармии в каждую школу. Общественное мнение обрабатывают многочисленные «военно-патриотические» каналы и пропагандистские передачи на телевидении («Звезда», «Полигон», «Территория заблуждения», «Военная тайна» и все прочие понемногу).
Ежедневная подача материалов о превосходстве нашего новейшего оружия, не имеющего, конечно, аналогов в мире, способного в считанные минуты уничтожить Нью-Йорк и Лондон, раз за разом вдалбливает в голову обывателя: мы всех сильнее, да, мы мирные люди, но нас хотят унизить, уничтожить, ослабить, нас не любят и презирают именно за то, что мы сильнее всех. Не мы нападаем, это нам вечно угрожают, мы лишь жертвы чужой агрессии. Сочетание нескольких мотивов — извечной «русофобии», морального права победителей фашизма и своего «особого пути» — вытесняет в сознании россиян вопрос: а почему нас так не любят?
Может быть, бессознательно ощущая свою ущербность и позорное раболепство, мы приписываем другим то, чего внутренне стыдимся?
По мнению абсолютного большинства россиян, правительство в первую очередь должно быть обеспокоено проблемами падения уровня жизни населения, ростом цен, деградацией медицины и социального обеспечения, коррупцией и общей некомпетентностью администрации, угрожающим снижением качества образования, развитием социальной инфраструктуры, а вместо этого оно занято войной в Сирии, конфронтацией с Западом и Украиной. Да, реформы в армии важны, важна и модернизация вооружений, но пока следствием этой политики оказалась изоляция России и западные санкции, с течением времени становящиеся все более ощутимыми, снижение производства и падение доходов населения. После того как Путин подписал закон о пенсионной реформе, его рейтинг резко снизился, и в сентябре 2018 года уже армия оказалась на первой позиции в списке самых влиятельных институтов, пользующихся доверием населения.
В массе своей россияне готовы одобрить растущие расходы на «оборону», полагая, что усиливающаяся угроза со стороны Запада (а в том, что она реальна, сегодня не сомневаются 56% респондентов) требует определенных жертв. Но такое отношение не в последнюю очередь вызвано и тем, что никаких возможностей у людей влиять на распределение госбюджета, на то, чтобы власти учитывали их мнения и интересы, нет. Поэтому такие ответы в соцопросах означают не «горячее одобрение», а отсутствие возражений, пассивное принятие фактического положения дел, когда власть сама решает, на что тратить собранные налоги.
И это важнейший эффект милитаристской пропаганды и навязывания государственного патриотизма. На языке державного величия, памяти о героизме предков и жертвах, угроз со стороны враждебного Запада невозможно обсуждать проблемы повседневной жизни — инфляцию, теневую занятость, обеднение большей части населения, цинизм, алчность и коррупцию администрации и многое другое.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 ... ilitarizmaСо слезами на глазах
Люди перестают понимать, что культ Победы и культ войны — разные вещи
Когда-нибудь наш идейный стиль назовут «героическим ретросоветизмом». Но празднование славных дат — это не про то, что было, а про то, кто мы есть и что с нами будет. Трансляции 9 мая — экран, в котором полезно видеть и собственное отражение. В «дыму Победы» сейчас спутаны обрывки знания о прошлом, дефицит предметов общей гордости, перехват памяти и эксплуатация чужого подвига. Но угар полуофициального милитаризма уже зависает на фоне возврата низовой исторической памяти в мирное русло. В переживании победы вновь доминирует прекращение войны. Новые детали и нюансы теснят директивные установки.
...
Чтобы понять суть торжества в его нынешней ипостаси, мало разбирательства в нем самом. Важно, как та или иная дата выглядит в общей «колодке» праздников. В СССР День Победы всегда был во второй шеренге, чуть позади 1 мая и 7 ноября с их мощными демонстрациями и парадами. Символика Великой Победы держалась несколько в тени главных идеологических символов Социализма и Революции. Наша ВОСР была главной победой человечества во всемирной истории и во всей будущей перспективе. Социализм был смыслом этой всемирно-исторической победы, но и ее основанием — со всеми своими реальными и мнимыми преимуществами. Победа в ВОВ была в этом плане вторичной и далеко не единственной. Социализм побеждал ежедневно и во всех средах — в космосе, науке и технике, в вооружениях, в социальной политике, в морали и балете. У истоков всего этого эпохального величия стоял Великий Октябрь, открывший обалдевшему человечеству путь к коммунизму.
Нынешнее гордое одиночество Дня Победы в отсутствие других хоть сколько-нибудь соразмерных праздников говорит только о его удельном весе в государственной символике и об идеологической пустоте вокруг. Потребность идеологии в героике и возвышенном символизме нарастает, но ничего другого нет. Отсюда столько официальной радости и пестрого декора — не в пример маю 1945-го. В проникновенном «со слезами на глазах» почти не осталось слез горя, но и слезы радости отдают наведенной сентиментальностью. Чем дальше от той, настоящей Победы, тем меньше настоящего чувства, но больше пафоса, декорации, пышных торжеств, инсталляций и флешмобов.
Во всех этих постановках с трудом верится, что их актеры, да и зрители хотя бы в первом приближении понимают, как та война «гнула и косила». «Пришел конец и ей самой» — от этого почти ничего не осталось. «Бери шинель» — и снова на войну, пусть игрушечную. Печальная, страшная эволюция от «Лишь бы не было…» до «Можем повторить!». Девочки с белыми бантами и с калашниковыми наперевес, младенцы в гимнастерках и пилотках. На очереди новорожденные с фронтовыми медалями и георгиевскими ленточками вместо розовых и голубых. Люди перестают понимать, что культ Победы и культ войны — разные вещи! Квинтэссенция этого духа страшна: «Нам нужна одна война, и мы за ценой не постоим!»
В нашей культуре особой разоблачительной силой обладает кинематограф. Сейчас из картин о войне выпаривается жизнь, а с ней и сам человек — настоящие живые люди, а не опаленные манекены. Во всех этих танковых блокбастерах зритель болеет за героев, почти как за баскетболистов «Движения вверх». Связанное с этим вставание с колен больше похоже на подпрыгивание.
Война становится зрелищем, с трудом отличимым от спорта.
В технично формируемом постмодернистском сознании картины войны уподобляются безобидным реконструкциям и компьютерным «стрелялкам». Вопреки недавним откровениям хэппенинг с «Пламенеющей готикой» не имеет отношения к горению Нотр-Дама, но реконструкции штурмов и сражений реально строят сознание и могут многому реально способствовать. Не просто создается впечатление, что война безобидна, — в информационном постмодернизме и в логике постправды обывателю начинает казаться, что войн не бывает вообще.
Оптика постмодерна: войны нет
Жан Бодрийяр вошел в историю практической философии в том числе сборкой трех эссе, опубликованных во французской Liberation и в британской The Guardian и составивших основу книги «Войны в Заливе не было». Речь идет об информационных муляжах и симулякрах, ставящих вопрос о том, можно ли называть события 1991 года в Персидском заливе войной в собственном и строгом смысле этого слова. В отношении текущих событий у нас теперь формула та же, но смысл прямо противоположный. Мы, наоборот, ведем самые настоящие регулярные боевые действия, но войной их не называем. Нет стратегии и тактики, военного планирования и менеджмента, нет военнослужащих, техники, потерь. В этом плане и здесь «войны нет», хотя…
Это настраивает. Впервые в истории наблюдений за анимациями про наши ВКС поражает сама диспозиция: не летящие на нас вражеские боеголовки, сбиваемые ПВО, а поражаемые объекты на узнаваемой территории потенциального противника. Лучшая оборона — бить первым, если иначе никак. Будто планета — это очень большой двор с невменяемыми пацанами. Вектор незаметно сменился на противоположный. Напоминает любимый анекдот Юрия Никулина о том, как на полпути над океаном встретились две ракеты, советская и американская: наша угостила подругу «на дорожку», а потом по-свойски предложила: «Я тебя домой провожу».
Но есть и совершенно другая этика, в которой тоже «войны не было». В кинематографе это дух таких фильмов, как «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Не забудь... станция Луговая». Фильмы про жизнь во время войны — совсем не то, что взращивать войну во время жизни. Сейчас невозможно даже близко представить себе захватывающий фильм о войне без лязга железа и без единого выстрела — о людях. Это невозможно в том числе потому, что люди в этой логике не более чем потенциально безымянный груз 200.
Крикливость новых наследников Победы происходит от невроза пустоты.
Когда вдруг обнаруживается, что в идеологии свято место пусто, его начинают заполнять последним, что осталось, и это последнее оставшееся раздувают до габаритов пустоты. Это нисколько не принижает и не умаляет памяти и морально-политического значения Победы, но это говорит о размерах вакуума, а главное, об отсутствии других хоть сколько-нибудь соразмерных тем в альтернативе войны и мира.
Главная проблема для власти в том, что сейчас это заполнение тоже перестает работать. Война всегда есть что-то внешнее для жизни, и в этом смысле она тяготеет к внешней политике, но не только потому, что воюют обычно с внешним врагом. Сейчас, как показывают исследования команды Михаила Дмитриева под эгидой КГИ, «локус контроля» меняется с внешнего на внутренний. Внутренние проблемы в актуальных интересах людей начинают доминировать над внешними, а следовательно, сколь угодно героические военные игры идеологии и пропаганды уже сейчас заметно меньше значат, чем убогая повседневность. Типично нарциссический перенос индивидуальных комплексов на грандиозность и всемогущественность политического целого начинает в сознании и бессознательном социума волшебным образом самоизлечиваться. Постепенно уходит зацикленность на себе, самолюбование на фоне прошлых и чужих побед, болезненная нетерпимость к критике, всплески нарциссической ярости.
Такое самоизлечение, в принципе, не только возможно, но и неизбежно — даже из общих соображений. Злокачественные патологии в социумах не бывают вечными. Как-то на записи «Тем временем» я сказал, что мечтаю, когда на Лубянку можно будет вернуть Дзержинского: это означало бы, что наследия ВЧК–ОГПУ–НКВД–МГБ–КГБ и пр. в нашей жизни больше нет, и удивительно точная железная вертикаль может стать необходимым фактом городского пространства, но не текущей политики. Точно так же можно мечтать, когда бывшие республики СССР и страны соцлагеря начнут сами восстанавливать памятники нашим воинам-освободителям и носить туда цветы. Это было бы лучшей памятью об СССР и лучшим посланием всем народам страны-победителя. Но это зависит от нас.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 ... -na-glazah«Победу отнимут у народа те, кто за вашими спинами скрывался»
Письма Виктора Астафьева
Десять лет назад вышел в свет том писем Виктора Астафьева «Нет мне ответа… Эпистолярный дневник. 1952–2001 годы». Перед выходом его в свет составитель и издатель Геннадий Сапронов дал «Новой газете» верстку книги и право первой публикации выбранных редакцией писем (№ 42, 46 за 2009-й). Выбрали много, выбрали бы все: голоса Астафьева не хватает. Он ушел в 2001-м, и та жизнь, в которой он еще был, выглядит отчетливо другой. Не только из-за внешних обстоятельств. Там был этот великий старик, что смел говорить правду не только власти, но и самому народу о нем самом, — и имел на то все основания. Таких обоснованных и твердых слов не хватает все больше. Особенно на фоне мультиков с гиперзвуковым оружием возмездия, смакования нашей отмороженности («радиоактивный пепел»), Донбасса, повсеместной Юнармии, «Сарматов», «…они все сдохнут», подтверждений подготовки к войне не только из уст генералов, но и дипломатов, и политиков.
Эти письма точно адресованы и нам сегодняшним. Мы продолжили публиковать их в 2015-м (№ 30 – 31), сегодня — очередная часть.
...
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 ... chey-voyny«Тот, кто врет о войне прошлой, приближает войну будущую»
Сегодня Виктора Астафьева, одного из главных летописцев Великой Отечественной, скорее всего, привлекли бы к ответственности «за искажение исторической правды».
1 мая великому «инженеру человеческих душ» Виктору Астафьеву исполнилось бы 95 лет. Но сегодня, в канун 74-й годовщины Победы над нацистской Германией, хочется вспомнить Виктора Петровича в первую очередь как солдата, участника Великой Отечественной. Астафьев ушел на фронт добровольцем в 1942 году, дошел до конца, до Победы, и в результате стал одним из главных летописцев этой войны.
Венец творческого наследия Астафьева, роман «Прокляты и убиты», — несомненно самое честное, пронзительное и яркое художественное произведение из всех, что написаны о войне. Скажите — слишком субъективно? Возможно. Не желая принизить плеяду советских писателей, сочинивших тысячи томов о Великой Отечественной — талантливых и правдивых, лживых и низкопробных — не побоюсь повториться: так, как это сделал литературный гений Виктор Астафьев, не сделал никто.
Но чтобы взять на себя смелость говорить столь категорично о творчестве Астафьева, неважно, восхваляя или критикуя, нужно и самому быть хотя бы чуточку гением. Поэтому о своем творчестве и жизни он «расскажет» нам сам.
«Писать о войне, о любой — задача сверхтяжелая, почти неподъемная, — говорил Астафьев. — Но писать о войне прошлой, Отечественной, и вовсе труд невероятный, ибо нигде и никогда еще в истории человечества такой страшной и кровопролитной войны не было. Об этой войне столько наврали, так запутали все с нею связанное, что в конце концов война сочиненная затмила войну истинную. Заторами нагромоздилась ложь не только в книгах и трудах по истории прошедшей войны, но и в памяти многих сместилось многое в ту сторону, где война красивше на самом деле происходившей, где сплошной героизм, громкие слова и славословия. А наша партия — основной сочинитель и поставщик неправды о войне».
Из вышесказанного, вольно или невольно, Виктор Петрович вывел простую и мудрую истину: «Тот, кто врет о войне прошлой, приближает войну будущую». И я не устаю повторять этот афоризм в любом разговоре, в каждом рассказе о войне.
Совсем недавно я цитировал Астафьева в статье, в которой критически высказывался о фильме с коротким, но понятным каждому россиянину названием — «Т-34». Кинофильм, снятый якобы о войне, рассказывает неискушенному молодому зрителю о тупых немцах и отважных, умелых и бессмертных русских танкистах. Слишком много в нем надуманного, нереального, героизированного…
Абсолютно противоположное этому «киношедевру» можно прочесть «про танки» у Астафьева в романе «Прокляты и убиты». Крохотный эпизод на двух страницах из общих 760-ти прописан автором настолько мощно, жестко и кроваво, что невозможно в него не поверить…
Прочтите всего несколько строчек из того кошмара, который довелось увидеть своими глазами одному из героев романа:
«Несколько чиненых-перечиненных танков, со свежими сизыми швами сварки, с выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, завязли в пойме реки, буксуя в болотной жиже и в торфе. Вокруг суетились пехотинцы, стараясь хоть как-то помочь… И вдруг налетела немецкая авиация и начала прицельно бить и жечь беспомощные машины. Черным дымом застелило заросшую пойму, и в горящих машинах начал рваться полный боекомплект, вдоль реки понесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей… Часть уцелевших экипажей вместе с пехотой бросились через осеннюю реку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, встречал разгневанный командир танковой бригады, а вместе с ним еще несколько офицеров штаба. Пьяный до полусмерти полковник, одетый в новый черный комбинезон, лично расстреливал из пистолета всех выползающих на берег и танкистов и пехотинцев, зло сверкая глазами, брызгая слюной.
— Назад! Сволочи! Изменники! Назад, в Бога мать! — он орал и палил, и палил налево и направо, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи…»
Вот такая страшная картина. И это всего лишь кусочек, вырванный из небольшого эпизода. Вряд ли кто-либо из современных кинематографистов решится включить его в фильм о войне. Так, может быть, и не надо говорить о ней вовсе?
У Виктора Астафьева было свое принципиальное суждение на этот счет: «Надо не героическую войну показывать, а пугать ей, ведь война отвратительна. Надо постоянно напоминать людям о войне, чтобы не забывали. Носом как котят слепых тыкать в нагаженное место, в кровь, гной в слезы».
Нужно ли еще что-то добавлять к словам писателя-фронтовика?
Принято считать, что художник априори должен находиться в оппозиции к власти. Но в современной России примеров, когда деятели культуры подписывают коллективные письма в поддержку любых действий руководства страны, немало. В этой связи невольно задаешься вопросом: «А поступил бы так и Виктор Астафьев?». Не берусь утверждать категорично, но склоняюсь к ответу «нет».
Хотя при жизни он был обласкан властью — как-никак Герой социалистического труда (1989 год), неоднократный лауреат Государственной премии. Но в то же время Астафьев был из семьи раскулаченных сибирских крестьян. В рядах КПСС не состоял. Да и во всех его книгах вы не найдете признаков любви к руководству страны. Так кто же он — придворный писатель или диссидент?
Сам Виктор Петрович ответил бы на подобный вопрос так: «Смею думать, как писатель я никогда не был ни в русле, ни на стрежне социалистического реализма в его жесткой, зашоренной трактовке. Никогда не мучился над проблемой положительного героя, роли партии, «темой рабочего класса» и прочей идеологической дребеденью. Но и диссидентом я не был. В иных обстоятельствах — как знать, но в своих, и по природе своего писательства, и по характеру просто не мог им быть. Писал, как писалось, думалось, дышалось — и резко, и лирично, и «раздумчиво». Парадокс, что меня как-то сразу начали хвалить, а ругали хоть порой и жестко, но подозрительно маловато».
Это его счастье, что свой главный роман о войне, «Прокляты и убиты», он закончил уже в 90-е годы. Иначе лежать бы при советской власти рукописи в столе до скончания века. Слишком «не та» война в романе. Слишком много грязи и крови. Война за пределами человеческого сознания.
«Вы создали нечто доселе невиданное», — это из письма фронтовика-окопника к писателю. И то правда: «невиданное» не вписывалось в каноны советской идеологии. Тогда бы точно не напечатали.
А что же сегодня? Был бы жив, того и гляди заклеймили бы литератора Астафьева, привлекли бы к ответственности «за искажение исторической правды». Ведь сейчас опять находятся доброхоты, пытающиеся причесать историю, не выпустить в люди такую «немытую», как Астафьевская, правду.
Но ведь говорить правду может только свободный человек. Был ли писатель Астафьев свободным? Трудно сказать. Но вот на одной из встреч с читателями, когда его спросили: «Как стать свободным человеком?», Виктор Петрович ответил: «Начните с того, что перестаньте врать самому себе и прогибаться перед начальником». Что-что, а в прогибании перед начальством он замечен не был…
В творчестве Астафьева отчетливо прослеживается активное неприятие сталинизма как противоестественной системы, уничтожающей личность человека, превращающей народ в послушное, безропотное стадо.
«Нет на свете ничего подлее русского тупого терпения, разгильдяйства и беспечности, — писал он. — Тогда, в начале тридцатых годов, сморкнись каждый русский крестьянин в сторону ретивых властей — и соплями смыло бы всю эту нечисть вместе с наседающим на народ обезьяноподобным грузином и его приспешниками. Кинь по крошке кирпича — и Кремль наш древний со вшивотой, в нем засевшей, задавило бы, захоронило бы вместе со зверующей бандой по самые звезды. Нет, сидели, ждали, украдкой крестились и негромко, с шипом воняли в валенки. И дождались! Окрепла кремлевская клика, подкормилась пробной кровью красная шпана и начала расправу над безропотным народом размашисто, вольно, безнаказанно»....
http://www.rosbalt.ru/piter/2019/05/08/1780071.html«Я на смерть посмотрел, мне на всю жизнь хватило»
Как и за что воевал на востоке Украины псковский десантник и почему после этого он уволился из армии
Этот очень молодой человек служил по контракту рядовым в 76-й дивизии ВДВ в Пскове. Был механиком-водителем. Ему был 21 год, когда он в составе боевой тактической группы попал в бой под Луганском. Выжил и даже чудом не был ранен. За боевые заслуги получил медаль Суворова. И написал рапорт об увольнении. Сейчас он согласился рассказать «Новой», как и за что воевал.
— Я могу публиковать ваши настоящие имя и фамилию? — спросила я его в самом конце разговора.
— Нет, вот этого не надо. Хотя я сам не подписывал ничего насчет неразглашения, но за нас подписали. Уже после, когда мы вернулись из Луганска.
В августе 2014 года на кладбищах под Псковом начали хоронить десантников, погибших при неизвестных обстоятельствах. Когда выяснилось место гибели — Донбасс, где Россия официально никаких боевых действий не вела, когда журналисты узнали имена убитых, командование приказало посбивать таблички с крестов. Десантники, выполнявшие приказ Родины, стали безымянными и безродными, погибшими неизвестно как и за что. В 2018 году «Новая» еще раз побывала на этих кладбищах. Там появились новые могилы военных — с именами, датами и даже символикой десантуры. Уже никто ничего не скрывал, потому что стало бессмысленно. Да и не скроешь такое количество убитых. По надписям на памятниках было ясно, что гибли они уже не только в Донбассе, где «нас нет», но и в Сирии, где «мы есть». Но одно оставалось непонятно по-прежнему: гибли — на чьих войнах? За что?
В августе 2014-го на войну в Донбассе попал Вячеслав (имя изменено).
— У нас были учения в Псковской области, — рассказывает он. — После учений нас отвезли на псковский аэродром, оттуда — в Ростов. Уже в Ростове командир роты сказал, что теперь мы направляемся в Луганск. Для обеспечения… В общем, нам сказали, что надо сопровождать колонну с гуманитарной помощью.
—Ее вы и сопровождали?
— Нет. Мы ее не сопровождали. Я вообще ни одного грузовика с гуманитарной помощью не видел.
— Из каких регионов, кроме Пскова, еще были военные в Ростове?
— Да со всех городов. Танкисты с нами рядом были из Чечни. Не чеченцы, а воинская часть находится на территории Чечни.
—На вашей форме были знаки различия?
— Нет, нет. Это нам велели убрать еще в Ростове. И из телефонов приказали вытащить аккумуляторы. Потому что по телефонам нас могли обнаружить.
— Кто?
— Все подряд. Враги.
— Сколько вас было?
— Боевая тактическая группа — 90 человек. Рота. Сначала мы неделю просто торчали в лесу.
— В палатках?
— Нет, палаток у нас не было. Просто в спальных мешках. С собой у нас был сухпаек, выдали еще в Ростове. Сказали, что если закончится, то нам еще подвезут.
— Оружие, боеприпасы?
— Этого было достаточно. У всех по штату. У меня — автомат. Были у нас БМД, КамАЗы. У артиллеристов были еще «нонки». Техника такая. Никто нам ничего не объяснял. Но из наших никто и не спрашивал. К тому, что будет дальше, нас никак не готовили. Но стрелять-то мы все умели, к войне нас всех вообще-то и готовили. Мы понимали, где находимся и что тут происходит. Обсуждать-то мы это никак не обсуждали, а думали только, чтоб живыми вернуться. У многих как-никак жены, дети. Но нам обещали дополнительно заплатить. По 50 долларов в день.
— А на обычной службе вы сколько получали в месяц?
— От 25 тысяч. Поэтому 50 долларов в день нам казалось в принципе неплохо. Понятно, что это не так много, тогда доллар был еще по 30 рублей. Но все равно. Через неделю нам сказали, что мы должны штурмовать две деревни. Один поселок я никогда не забуду, это Новосветловка.
Жительница Новосветловки Светлана в своей разбитой снарядами квартире. «ЛНР», 2014 год. Фото: Анна Артемьева / «Новая»
— Вы понимали, что деревня — это мирные жители другой страны, с которой Россия вроде бы не воюет?
— Ну… Там просто были не мирные жители. И нам надо было их… Ну… Так сказать, уничтожить.
— Прямо так и звучал приказ — уничтожить?
— Да. Вот этих вот. Как мы их называли — бандеровцы. Которые носили нашивки со свастикой.
— Действительно носили? Прямо кресты, свастика?
— Ну… Некоторые носили. Конечно, не все… Но были, которые носили. На руке.
— Как в кино про войну показывают?
— Да-да. Вот когда воевали во Вторую мировую — немцы носили такую же.
— Почему вы должны были их уничтожить? Они на вас нападали?
— Нет. Но нам такой приказ дали.
— Вы понимали, что действуете на территории другой страны?
— Конечно, понимали. Но такой приказ. Ну я же тоже телевизор смотрю. Они там убивали мирных жителей каждый день, и насиловали, и детей расстреливали.
— Это вы слышали по телевизору?
— Да.
— Вы сказали, что деревню Новосветловку никогда не забудете. Что там было?
— Ну… В общем… Слишком много раненых оказалось. Половина группы была раненых. От пуль никто не пострадал, а в основном все от осколочных. От минометов. Вообще у нас был приказ доехать до следующей деревни, но мы до нее не доехали. Попали в этой Новосветловке. «Нонки» оказались, как говорится, на другой стороне. У нас остались только БМД.
— И как вы использовали БМД в деревне?
— Пушки. Из пушек стреляли наводчики.
— По деревне?
— Да. Да. Бой продолжался где-то около часа. Мы стреляли, по нам стреляли. В итоге нам удалось кого-то убить, а кто-то убежал.
— Вы кадровые военные, подготовленные люди. Противостояли вам тоже военные?
— Честно — мы не знали. Пленных нам взять не удалось.
— А противнику удалось?
— Из нашей дивизии — нет. Из других — да, конечно. Если не ошибаюсь, из Ульяновской дивизии очень много в плен попало.
— Вы сами к этому времени много прослужили?
— Да, уже второй контракт. То есть четвертый год.
— Что вы делали после победы?
— Потом мы два дня находились в этой деревне. Обеспечивали покой мирных жителей.
— Дальше вы должны были продвигаться вглубь Украины?
— После того как мы после боя эти два дня в деревне простояли, нас собрали, чтобы ехать в аэропорт в Луганск. Но мы до него не доехали. Остановились недалеко от него, а на следующий день нам сказали: все, едем домой. И больше боев не было. Мы вернулись сперва в Ростов, там находились еще месяц. Потом к себе.
— Как вы возвращались в Ростов?
— Мы ехали на БМД. И на Украину, и обратно. Около пяти часов по времени.
— Ехали прямо по шоссе? На глазах у жителей?
— Нет, по песочной дороге. В смысле, по грунтовке. Но видели по дороге жителей, они нас тоже видели. Фотографировали все нас. Что туда, что обратно.
— Чтобы дойти до Луганска, нужно было пройти через государственную границу. Вы вообще заметили в какой-то момент, что переходите границу?
— Нет, просто ехали и ехали. Единственное, мы на блокпост наткнулись. Ополченцев. Нас спокойно встретили и дальше пропустили.
— Вы сказали, что знали, что действуете на территории другой страны…
— Да, только мы не знали, что нас туда отправили неофициально. Мы это только потом узнали.
— Те 50 долларов в день, которые вам обещали дополнительно начислить, как-то были оформлены в документах?
— Нет. Просто наш командир пообещал.
— Заплатили?
— Нет. Нам сказали, что нас там не было. Мы заблудились. Мы были на учениях и заблудились. И ничего не заплатили. Это было не в наших силах — добиться, чтобы заплатили. Потом нас еще и лишили премии, а это почти 20 тысяч. То есть мы должны были получить 50 долларов в день плюс премия, а не получили ничего этого.
— Но ведь у вас были раненые, им тоже не заплатили?
— Нет, раненым заплатили по миллиону. У нас погибших не было, но я знаю, что в других ротах женам, матерям погибших тоже заплатили по миллиону. У меня есть знакомая семья, им заплатили.
— Как получилось, что вы покинули армию?
— Так вот после этого и покинул. Нас хотели еще второй раз отправить. Много кто отказался. Кто-то потом все-таки согласился. А кто-то, как я, не согласился. И нам сказали писать рапорт. Я написал и уволился.
— И много уволилось по этой же причине?
— Этого я не знаю. Знаю, что только в один день со мной рапорта написали еще три человека.
— Почему согласились те, кто согласился?
— На кого-то надавили. Кто-то получил за ранение миллион — и опять согласился. Ну и злые были после прошлого.
— На кого и за что злые? Это же вы пришли к «бандеровцам», а не они к вам.
— А мы-то что? Нам дали приказ, дело служивое.
— Понятно. А злые за что?
— Ну, не знаю… Некоторым просто понравилось. Ну, кто на контракте, молодая кровь, повоевать охота. Одному особенно. Он был такой… Прям Рэмбо. Такой политический. Постоянно вот эти политические темы трогал. В основном это был один мат. Что надо их, хохлов, блин… Надо просто выжигать.
— За что?
— Вот этого не могу сказать. Не знаю.
— А вам понравилось?
— Мне нет. Во-первых, не заплатили. Во-вторых, я на смерть посмотрел, и как-то мне на всю жизнь хватило. Страшно это, на самом деле. Мне на тот момент только 21 год был. Могут убить, а возраст еще молодой.
— Но вы же шли в армию по контракту, значит, понимали, что может случиться и воевать?
— Я не представлял этого. Просто потому, что никогда не видел. Хотя у меня вся семья была воевавшая. Прадед во Вторую мировую воевал, отец — в Афганистане, два брата Чечню прошли. Но они ничего не рассказывали. Я спрашивал, но они отвечали: в армию пойдешь — узнаешь.
— Как близкие отнеслись к вашему увольнению из армии?
— Сказали — правильно сделал. Слава богу, хоть живой вернулся.
— Вы понимали, за что именно могли погибнуть под Луганском? За славу, за Родину? За большие, в конце концов, деньги?
— Да ни за что я мог погибнуть. Но это я уже только потом понял. Просто был приказ. В результате ни славы, ни «за Родину», ни денег.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 ... zn-hvatilo Казаки "Всевеликого Войска Донского", воевавшего в годы Второй мировой за Вермахт, примут участие в "праздничном шествии" на 9 мая в "ЛНР",
"В "ЛНР" в праздничном шествии на 9 мая будут участвовать формирования донских казаков. Вот только во Второй мировой это "всевеликое донское войско" воевало за Вермахт", - написал блогер. Источник:
https://censor.net.ua/p3126041https://censor.net.ua/photo_news/312604 ... uchastie_vНет сирийско-украинскому фашизму!
На Урале «Бессмертный полк» пройдет с портретами добровольцев, погибших в Сирии и Донбассе. «Они тоже боролись с фашизмом»
Уральские добровольцы, воевавшие в Донбассе и Сирии, выйдут на акцию «Бессмертный полк» с портретами погибших товарищей. Об этом «URA.RU» сообщил руководитель свердловского отделения Союза добровольцев Донбасса Максим Хлопин. По словам представителей СДД, все это согласовано с организаторами акции.
«Бессмертный полк — это дань уважения нашим предкам, защитившим нашу землю и всю Европу от фашизма, — пояснил заместитель регионального руководителя СДД Олег Богуневич. — В Донбассе было то же самое — геноцид. И сейчас происходит — ничего там не изменилось. И наши парни отдали свою жизни, защищая людей от фашистов. Поэтому мы понесем портреты и наших дедов, и наших товарищей».
https://ura.news/news/1052383473 Сожалею, что не могу быть на передовой, - ветеран Второй мировой Варвашеня и воин АТО Пирог зажгли "Огонь памяти" в Запорожье.
В Запорожье на Аллее Славы 8 мая в День памяти и примирения состоялась торжественная церемония зажжения "Огня памяти" при участии ветеранов войны на Донбассе и Второй мировой войны, а также кадетов Запорожского областного лицея.
Отмечается, что цель акции - показать единство и общую память разных поколений защитников.
В церемонии этого года приняли участие ветеран Второй мировой Виктор Варвашеня, а честь нести факел для зажжения "Огня памяти" выпала ветерану войны на Донбассе, бывшему бойцу полка "Азов" Михаилу Пирогу.
"Этот день тоже является одним из уроков мужества для молодежи. Они увидят нас, тех, кто защищал Родину во Вторую мировую войну, они увидят тех, кто был в АТО, увидят курсантов, молодое поколение. Сколько раз отправляют в АТО, я всегда на проводах - рассказываю ребятам, как защищать Родину. К сожалению, с болью в сердце воспринимаю то, что мы, которые имеем опыт ведения войны, в силу своего возраста и болезней не можем там быть", - рассказал Виктор Варвашеня.
Также все желающие участники мероприятия могли закрепить в память о погибших во Второй мировой войне символический цветок мака на специальном стенде.
Акция "Огонь памяти" проходит в Запорожье пятый год подряд.
https://censor.net.ua/video_news/312595 ... rog_zajgliЗеленский организовал встречу ветерана Второй мировой Залужного и связной УПА Зеленчук: Единство украинцев - залог мира. ФОТО (обновлено)
Избранный президент Владимир Зеленский в День памяти и примирения посетил связную УПА Параскеву Зеленчук и ветерана Красной армии Ивана Залужного.
Об этом говорится на FB-странице Зеленского, передает Цензор.НЕТ.
Отмечается, что Ивану Аникеевичу Залужному 10 мая исполнится 101 год. Он - капитан первого ранга морской пехоты ВМФ СССР, участник Второй мировой войны. Награжден многочисленными орденами и медалями. Потерял единственного внука, Ивана Гутника-Залужного, во время войны на Донбассе.
Прасковья Зеленчук-Потяк в 13 лет стала связной в УПА.
https://censor.net.ua/news/3126019/zele ... k_edinstvo
Login
Register
FAQ
Search
