JOURFIXE

Утащено из ЖЖ Дениса Драгунского. Можно, конечно, было бы и просто ссылку, но многолетний опыт учит, что чужие сайты не всегда вечны, иногда через пару лет клювом клац-клац - нету! - а в родном сервере, спасибо админу, вроде как надежнее в норке сохранится. Больно уж понра, и к тому же в тему разговоров последних дней, щаз ссылки перекрестные дам.

Вообще, если кто этот ЖЖ еще не - рекомендую. Горячо. Мужик пишет фантастически вкусно.
=====================================================
http://clear-text.livejournal.com/416977.html#t62716625

сон на 4 сентября 2013 года

«СУРВИНОВ»

Позавчера в половине шестого утра приснилось. Встал и записал:

Передо мной на столе – целая кипа книг в мягких белых обложках. Похоже на толстые общие тетради в тонком картоне. Беру верхнюю. Она называется «Сурвинов». Какое странное слово! Раскрываю на первой странице. Напечатано: «Сурвинов». Ниже: «Роман». Еще ниже: «Москва» и вензель издательства. Ни имени-фамилии автора, ни года издания.
Раскрываю. Книга напечатана на линованной бумаге – наверное, чтоб на самом деле было похоже на тетрадь. Но буквы нормальные, печатные.

Начинаю читать.
Сурвинов – это фамилия героя.
Написано странным, чуть-чуть «андрейплатоновским» языком. Начинается так:
«Сурвинов прибыл в Питер на пароходе. Пароход был железный и холодный, как мертвая мамка солдата, с которым Сурвинов весь долгий морской путь сидел рядом на палубе. Денег у Сурвинова было только на палубный билет, а солдата везли так – за военные заслуги. Солдат был старый, но рассказывал, как был совсем молодой, годков четырех, и его мамку убило осколком бомбы, и он лежал рядом, дивясь, как быстро она холодеет.
- Чего дивного? – сказал Сурвинов. – Зима была? Ветер был?
- Ну! – сказал солдат.
- Вот, - сказал Сурвинов.
Солдат, однако, рассказал, что долго так лежал, думая, что мамка всё же оживет и растеплится, и согреет его. А когда она совсем остыла, он, чтоб самому не закоченеть до окончательной гибели, решился отползти, и полз, пока его не подобрал уж он не помнит, кто. Это было не на этой войне, а на другой, то ли на позапрошлой, то ли еще раньше.
«Всегда воевали, и непонятно, которая война тут одна, которая – другая или третья», - так подумал про себя Сурвинов, но не сказал, потому что солдат сказал совсем то же самое. Почти слово в слово. Только вместо «непонятно» сказал «не знаю».
- Ученые люди знают, - сказал Сурвинов.
И добавил:
- Ученый человек определил: война – гиена истории.
- А? – спросил солдат.
- Такой зверь, на югах живет. Подъедает всякую падаль, - сказал Сурвинов и напугался, что солдат полезет драться, обидевшись за себя и за свою мамку. Но солдат только вздохнул:
- На югах теперь, эх! Тепло и культурно! Пробиться бы на юга…
Тем временем пароход пристал, и по палубе пошли карантинные в мундирах, так что болтать было некогда, а надо было доставать паспорт».

Дальше – больше.
Карантинные чиновники были для того, чтоб не пускать лишних людей в Россию. Потому что Европа была проклятым голодным и холодным местом, где люди только и знали, что воевали – страна со страною, город с городом, язык с языком. Резали друг дружку без пощады, и вырезали бы совсем уже давно, да только европейки приспособились в глубоких землянках рожать без перерыва, и обыкновенно двойнями и тройнями. У того солдата, к примеру, было шесть живых братьев и две сестры, тоже живые и подросшие: уже нарожали ему полтора десятка племяшей. А всего у мамки было то ли двенадцать, то ли пятнадцать, да остальные померли.
Но если кому невмоготу была такая жизнь, или от природы он был умный и ловкий, то непременно хотел пробиться на юга, либо к туркам, либо к арабам, либо к неграм в жаркую хлебную Африку. В Индию, в Китай – да мало ли цивилизованных стран!
Но это было трудно. Во всех местах, где можно было пробраться на юга, была особая стража из местных. В Испании они назывались «герильерос», в Италии – «мафиози», в Греции – «клефты», в балтийских странах – «лесные братья», на Украине – «партизаны», в южных концах России, где проход к Кавказу и Каспию – «казаки». Всю эту охрану кормили и вооружали цивилизованные страны. Боялись, что Европа к ним понаедет и начнет рожать и бандитничать.
Россию же особенно охраняли потому, что это была срединная страна, между Европой и цивилизованным миром. В России была единственная дверь – у города Казани – откуда можно было законным путем попасть в нормальную страну, хоть к туркам, хоть к арабам.
Так что въезд в Россию был один – через Питер.

Так что Сурвинов перебрался через Неву, пошел сначала по Невской улице, а там свернул на Московскую.
Он шел на Москву с надеждою добраться до Казани.
На одной ночевке его положили спать в сарай. Там в углу была стопка старых тетрадок. Он взял верхнюю. Зажег огарок. Раскрыл. Было русскими буквами, но по-турецки. «Владимир Соловиов. Рус фикир». От страничек сильно пахло скипидаром. Сурвинов по-турецки едва разбирал, да и было непонятно. Идея? Какая у русских идея? Видать, этот несчастный Соловиов писал по-турецки, чтоб его услышали в цивилизованном мире, а скипидаром набрызгал, чтоб жучок не пожрал. Сурвинову стало жаль стараний безвестного Соловиова, и он сунул эту тетрадку себе в мешок. А остальные даже не раскрыл…

Мне стало жаль, что Сурвинов не взял с собою остальных сочинений русского философа. Библиограф и архивист проснулся во мне, и от досады я сам проснулся.