(продолжение2) Вот она, русская интеллигенция, которую интеллектуал Ленин определил как «жидкое дерьмо». Остап – чистоплюй. И никакой живой ум, никакое хорошее образование и природное обаяние не поможет ему стать богатым и успешным в той, послереволюционной России. Сын Ильфу и Петрову, племянник другим представителям южной школы – Олеше, Булгакову. В общем-то три великих «южанских» романа: наша «Остапиада», «Зависть» Олеши и «Мастер и Маргарита» Булгакова. «Зависть» выпадает, она не стала всенародно любимой книгой, потому что в ней не оказалось никого, кого можно было бы полюбить. Читая «Зависть», можно полюбить только талант писателя Олеши. Олеша взял реванш на детях: «Три толстяка» наполнены героями, в которых мы влюбляемся с детства и на всю жизнь. У Булгакова – да. Но Булгаков был потом. А сперва – вот эта народная мистерия. Сказание об Остапе. Я рассказала вам его прошлое. Там есть какие-то пробелы. Что же он все-таки делал в Одессе во время революции и гражданской войны? Я сообразила, что тусовался с творческой интеллигенцией. И не обязательно в Одессе. Прекрасно образованный мальчик начал вариться в этом красочном борще, в котором варились тогда мальчики и девочки, и в Киеве, и в Одессе, и в Москве, и в Питере, неоднократно пересекая страну из конца в конец. Перетекая из одной тусовки в другую. Можно легко представить его себе в любой их этих тусовок. И в коммуне Дома Искусств, и на чердаке у Цветаевой, и в «ванной-спальне» у Есенина с Мариенгофом… Все мемуары о тех годах полны вот такими бойкими, «не пришей к губе рукав» южанами. Все они красавцы, все они таланты, все они поэты… Остап, как вы помните, совершенно не умеет рисовать, но литературный дар у него, безусловно, имеется. И, конечно же, склонность к режиссерскому осмыслению пространства. Есть еще одно подозрение. Мало кто замечает, что Остап не бесконечно одинок. У него, если приглядеться, есть друзья. Это бывшие студенты-химики Коля Красоткин и не появляющийся в романе Пантелей Антонопуло, судя по фамилии – его одесский земеля. Отношения Остапа с Колей и незримым Антонопуло явно близкие. Запросто можно предположить, что в какой то момент Остап успел побыть и московским студентом-химиком. Вот такое стопроцентно интеллигентское прошлое. Сочинять будущее Остапа даже и не хочется, до того безрадостно и безнадежно оно выглядит. Убежать не удалось. Представить себе вот такого Остапа выжившим в тридцатые, сороковые и пятидесятые – нереально. Парень явно не жилец. Не выживет. Как не выжили и его отцы – Ильф и Петров. От лагерей Ильфа и Петрова с их шуточками и поездочками в Америку спасла одного – болезнь и ранняя смерть, другого – война и гибель на ней. Остап, я думаю, и до войны бы не дотянул. Впрочем, есть ровно один вариант голливудского конца, и этот вариант стоит того, чтобы, чисто по-американски написать продолжение любимого романа. Единственный шанс Остапа, чтящего Уголовный кодекс, но все-таки являющегося по профессии мелким жуликом, – это сесть в начале тридцатых по уголовке. Сесть как «социально близкому», но, скажем, за хищение какой-нибудь государственной собственности – надолго. Как «социально близкому» уголовнику попасть в «придурки». Я отчетливо вижу Остапа, например, режиссером или актером какой-нибудь ГУЛАГовской самодеятельности. Вот так наш герой, пожалуй, и смог бы дотянуть до середины пятидесятых и в цветущем возрасте пятидесяти пяти лет выйти за лагерные ворота… кем? Ну конечно, писателем! С его-то наблюдательностью, ярким языком и несомненным литературным даром он не выдержал бы и взялся за мемуары. Что-то успели бы «протащить» в «Новый мир» или в какую-нибудь «Звезду востока». На Запад пуганый Остап, конечно, ничего бы не дал. Вообще, я думаю, от Москвы он бы в какой-то момент шуганулся и вернулся бы в родную Одессу. И там устроился бы куда-нибудь… Ну, скажем, в театральные критики. Приобрел бы социальный статус члена какого-нибудь Литфонда. И годам к семидесяти, скорее всего, умер бы – люди его поколения и его судьбы, как-то не зажились на этом свете. Сердце у них чаще всего пошаливало. »…И не то что бы с чем-то за сорок – ровно семьдесят, возраст смертный, И не просто какой-то пасынок – член Литфонда покойный смертный…» Это не о нем. Это Галич написал на смерть Пастернака, отца другого русского интеллигента – «Доктора Живаго». Доктор Живаго тоже не жилец, несмотря на свою фамилию. Он умирает в середине двадцатых – Остап в это время еще скачет бодрым козликом. На Остапа у его создателей рука сначала поднялась, а потом дрогнула. У Пастернака, писавшего в пятидесятых – не дрогнула. Ему было абсолютно ясно, что ждет Живаго, и он не захотел его дальше мучить. Хотя и у Живаго был шанс – он доктор. Тот же шанс – придурком, в больничку. Но великий выживатель Пастернак к этому моменту уже сам так сам измучился, сам так устал выживать, что решил избавить своего героя от этой тяжкой работы: жить в неправильное время, в неправильном месте. Да, они могли умереть одновременно – выживатель Остап и выживатель Пастернак. А Живаго умер раньше, почти одновременно с Ильфом. Чуть позднее умер Петров – этот умер самой лучшей смертью, на войне, защищая это неправильное, но бесконечно любимое место. Все вы врете, Владимир Ильич, насчет жидкого дерьма – дерьмо, как известно, не тонет. А интеллигенция тонула, еще как тонула. Полны братские могилы, полны выгребные ямы, всюду вперемежку с крестьянством, пролетариатом и служащими лежит прослойкою интеллигенция. Вместе с остальным народом ее долго и упорно косили. Не знаю, убедительно ли позвучала моя защитная речь. Итак, резюме, господа присяжные заседатели. Мое мнение, что оба они – и Остап Бендер, и доктор Живаго – родные братья, русские интеллигенты. Они по одну строну. Правильные ребята посреди неправильного места и времени. Их непохожесть друг на друга – это непохожесть Буратино и Пьеро. Один – бойкий весельчак, другой грустный нытик. Один в пудре, другой в румянах, но оба они пытаются не позволить Карабасу Барабасу дергать себя за нитки. И мечтают о Волшебной стране. Далеко, далеко, далеко…. И никакого тебе папаши Карло. Куда ни плюнь, всюду были сплошные Карабасы. Потом их сменили Дуремары. Потом – Коты Базилио и Лисы Алисы. На этом, мы, кажется, стоим и по сей день. Единственное, что утешает – наша изрядно покошенная интеллигенция непонятно с какого хрену все время возрождается. Ну, все наше неправильное место – это некий ванька-встанька. В том числе, и интеллигенция. И вот опять под крик о том, что кругом сплошь коты да лисы, что русскому интеллигенту пришел конец, что опять его, беднягу, обманули и не дали порулить, (а когда это ему давали рулить, не его это чистоплюйское дело), в России по-прежнему – культ интеллигенции. Вот в чем разница. Интеллигенция, безусловно, есть повсюду, но в культ она возведена именно у нас. У нас велико число людей, которые хотели бы, чтобы так могли называться их дети. Актер Меньшиков сказал в интервью, что, увлеченный своей работой в театре, вообще не собирался возвращаться в кино, но есть роли, от которых не отказываются. Главный Супермен и Мувистар страны – Лицо Швейцарских Часов – почитает за честь стать двуединым ликом русской интеллигенции, в обеих ее ипостасях – и в «рыжей», и в «белой». Интеллигент по-прежнему, наряду с храбрыми разведчиками, остается главным героем нашего кинематографа. Полностью изгнанный из него в первой половине двадцатого века, он выскочил во время «оттепели» аксеновскими врачами, баталовскими физиками, он въехал в нашу жизнь на ослике, очкастым Шуриком из «Кавказкой пленницы», и, наконец, вернувшись из всех геологических и археологических экспедиций, куда предусмотрительно загнала его с глаз подальше Советская власть, окончательно осел в бесконечных рязановских НИИ. Каждую новогоднюю ночь к взрослым приходят свои, «взрослые» Дед Мороз и Снегурочка. Это Кеша и Надя – врач и учительница. Наследники тех, земских врачей и учительниц. На них, на старых интеллигентов, все больше и больше оглядываются. Аксеновский роман «Московская сага» стоит около двадцати баксов. Дорого. При этом роман сильно средний. Но его раскупают, лихо раскупают. Потому что его герои, семья потомственных интеллигентов, превратились в героев популярного сериала. И тем, кто покупает эту книгу, значит, нравятся такие вот чистоплюйские герои. И вот пришла очередь Бендера и Живаго. Бендера и так любит и знает вся страна. А Живаго пока что был сугубо интеллигентским достоянием, но понятно, что, вслед за «Идиотом», явившийся к народу из телеэкрана русский доктор Юрий Живаго станет, как и прочие герои любимых сериалов, каждому близким родственником. Станет востребован и в бумажном виде – издан, переиздан, прочитан и, смею надеяться, – понят. И все это, как сказал бы русский интеллигент старинных времен, весьма похвально и утешительно. -------------------------------------------------------------------------------- журнал «Петербург на Невском». Юлия Беломлинская
_________________ Любая сложная проблема имеет простое, логичное, лежащее на поверхности неправильное решение. Дедушка с 30 мая 2023 года.
|