|
Личное дело.
Личные дела военнослужащих. Кто их когда-либо читал – знает, как трудно увидеть человека за усталым и рутинным переписыванием "своими словами" стандартных характеристик.
«Сержант Брэйди.
Отличные способности лидера. Умеет мотивировать своих людей. Прилагает смекалку и выдумку к выполнению военных заданий. Проводит воспитательную работу с людьми. Считаю нужным порекомендовать его в Школу Кандидатов в Офицеры» (через эту школу способные младшие чины могут получить офицерское звание).
Следующая запись:
«Брэйди имеет серьезные проблемы с субординацией. Грубит старшим по званию (это в Корпусе-то!!!). Считает возможным высмеивать приказы».
Еще ниже:
«Брэйди, будучи в увольнении, нанес телесные повреждения ганнери-сержанту Двораку, старшему по званию унтер-офицеру Корпуса Морской Пехоты США. Разжалован в капралы».
Во взводе его звали «Профессором» и считали слегка придурковатым, но в хорошем смысле этого слова. Можно сказать – эксцентричным. Ну, какой нормальный человек пойдет в морпех... отставить! Какой нормальный человек, имея степень бакалавра в психологии с Сумма Кум Лада (на «отлично») запишется рядовым в корпус? Хочешь служить? Вперед! Но тебя с руками оторвут курсы офицеров и пойдешь трубить «Сэром», а не «землемесителем».
Смотрю на фотографию. Действительно, «Профессор». Умные пытливые глаза. Очкарик. Нет не профессор. Упрямые складки у рта. Этот любит учиться, но не будет тратить время на дискуссии, если посчитает это лишним. Наш человек. Ум в сочетании с разумной агрессивностью. Прямой кандидат в офицеры.
В Ираке служащим периодически позволяют связываться с родными по спутниковому видеотелефону. Оборудованы кабинки, к которым по команде и на время подходят ряды солдат. Все подвержено военной цензуре и записывается. Вот я и просматриваю его записи. Его собеседница старше его. А может, только так кажется. Рыхлая она какая-то. Некрасивая. И что он в ней увидел?
– Я по тебе ужасно скучаю!
– Я по тебе больше!
– Мы же просто поссорились! Возвращайся обратно. Это все в прошлом!
Любовь-морковь. Пока они далеко друг от друга. Видел я все это. Ничего особенного.
Запись пятая:
Он: – А как у тебя с твоими теми делами? (с надеждой) Все в порядке?
Она (гордо): – Да! Уже два месяца!
Запись шестая:
Она: – Послушай, мой спонсор сказала, что главное – это признать все мои прегрешения. Главное для меня. Для моего прогресса. Надо их признать и попытаться за них извиниться. Так вот. (Запинается). Мне очень трудно это говорить, но я спала с Фрэнком. И раньше, и когда ты уехал. (Скороговоркой). Я его выгнала! Я себя ненавижу за это. Только прости.
Он: (молча обрывает связь).
Запись седьмая:
Он: (орет) – Я! Ты! Ссука! Мы! У нас!(захлебывается).
Конец записи.
В моем картонном «оффисе» на дешевом железном стуле сидит ганнери-сержант. Бравый такой. Нашивки с первой Иракской. Сразу видно – старик.
– Послушай, лейтенант...
Меня слегка коробит. Фамильярность между нижними чинами и офицерами вполне допустима, если они друг друга знают и знают, кто чего стоит. Этот же... Сидит, развалясь. Нашивки за все кампании с 91 года, но боевых наград нету. Смотрит он на меня прямым и пронизывающим взглядом ветерана и видит зеленого лейтенантика, которого из-за растяжения голеностопа посадили за бумаги – и он копает от нечего делать.
– Послушай, лейтенант, мы ведь оба из Мобиля в Алабаме. Знал его. Как же, таким козырем ходил. Капитан футбольной команды в школе, и встречался с этой, капитаншей группы поддержки. Такая телка! Хоть и малолетка! Ты бы сам...(закатывает глаза). Папочка его, опять же, владеет там чем только можно. Знал его папочку лично я. Тот еще фрукт.
Я слегка опупеваю. Я понимаю, что обо мне думает сержант, но ТАК разговаривать с офицером... Глуп сержант. И неосторожен.
– Он потом в университет уехал. А она осталась. Ждать, так сказать. Ох, как она гуляла. Полгорода перетрахала. А он ее любил и ничему не хотел верить, хотя ему говорили. Ну, а потом она вообще бухать начала. Вешалась на шею любому. Он приехал из университета и сам увидел. Ну, и сгоряча пошел и записался в Корпус.
А я тогда уже сержантом был. Он вообще, хоть и студент, но был лучшим пойнтменом (первый идущий в группе). Опасность жопой чувствовал. И всегда придумывал, придумывал. То обойдет, то выманит. Ну, и людей не терял. Это тоже многое значит. Ну, и на разные вопросы отвечать любил. Профессор, одним словом.
А потом сломалось в нем что-то. Уж поверь моему опыту. Я призван, как сержант, воспитывать морпехов, так сказать. Сэр. (Первый раз он сказал это слово). Видел я этот взгляд. Это те, кто смерти ищет. Не жильцы, короче. Ну, я, конечно, подсел к нему в баре и говорю: «Мне все равно, что ты с собой делаешь. Но ты ведь людей положишь. А он мне раз – и в ухо. Несмотря на мои награды...
– (тихо) Какие награды?
– Ну, как же, вот опять же первую Иракскую...
– Это ленточки за кампании, сержант, а не награды. Как же ты умудрился столько лет «прожить» в Корпусе и ничего существенного не получить?
– Да ты сам, лейтенант...
– Отставить! Что дальше было?
– А что было? Пулю поймал под шлем, когда в конвое ехал. Там и боя не было никакого. Я на это смотрю так – смерть искал, смерть нашел. Слава богу, что людей не положил. Я ведь только о людях забочусь...
– СМИРРРНАА, СЕРЖАНТ! – рявкаю. Он вскакивает. (Срываюсь и ору) Ты что, забыл где служишь, сержант? Может, ты думаешь что Корпус – это бордель? Что? Не слышу! Не бордель?! А где ж тебе, болезному, сифилис мозги атрофировал? Глаза вперед! Упал-отжался! Что? Я не твой командир? Знаю. Если подам рапорт о твоем неповиновении моему некорректному приказу, то мою офицерскую карьеру это совершенно погубит. Но вот я почти такой же, как этот профессор… СМИРНО СТОЯТЬ! Уволят – начихать. А вот тебе трибунал грозит. Упал-отжался! Воспитатель морпехов?! Ты же его лично знал. Как же ты морпеха в беде просмотрел? Ты воспитывал? Ты 10 лет в оружейке стволы полировал и сплетничал. Я знаю твоего капитана. Я ногу подвернул, когда по битым кирпичам бежал со своим взводом к его роте. Думаю, быть тебе капралом – как Профессору, перед тем как он, наконец, нашел смерть.
Я тогда, будучи лейтенантом, построил бывалого сержанта. Это достижение в Корпусе. И часто я себя спрашивал, правильно ли я поступил тогда. Думаю, правильно. В памяти готово возникают строки поэта:
Вместе с первым разрывом
Парень крикнул тоскливо:
«Почтальон, что ты мне притащил!
За минуту до смерти
В треугольном конверте
Пулевое ранение я получил».
Он шагнул из траншеи
С автоматом на шее,
Он разрывов беречься не стал,
И в бою над Сурою
Он обнялся с землею,
Только ветер обрывки письма раскидал.
Может, в данном случае смерть – это судьба. И ей всего лишь можно либо попытаться помочь, либо попытаться помешать. Эта гнида – помогала.
EDIT: Выложил заново. Спасибо большое Lonewolf за редактирование!
Last edited by marine on Mon Sep 24, 2007 9:57 am, edited 3 times in total.
|
Login
Register
FAQ
Search
