Выложено с разрешения автора, моего хорошего друга.
Полностью текст можно прочесть здесь -
http://www.proza.ru/texts/2005/11/26-86.html--------------------------------------------------
Семен ПлоткинБоевые записки невоенного человека(продолжение)2
За окном с легким стекольным перезвоном простучал по стыкам ленинградский трамвай. Мелко затряслась, переливаясь и печально позвякивая подвесками, хрустальная люстра. Дневной свет, пробиваясь сквозь пыльное облако, наполняет душную комнату. Сейчас я опущу на пол ноги, и солнечный зайчик осторожно подкрадется к ним по вымазанному рыжей мастикой паркету.
Я поднимаю голову - передо мной знакомая карта северной границы Израиля и Южного Ливана. В школе на уроках НВП, начальной военной подготовки, по таким картам, которые старый отставник "полковник-подоконник" называл "полуверстками", мы играли в войну. "Вы получили приказ командования",- дребезжал голос "полковника-подоконника",- "прибыть из поселка городского типа "Первомайское" в колхоз "Рассвет", следуя вдоль русла реки "Знаменка" и канала имени Кирова. В вашем распоряжении пять минут отметить топографические квадраты, через которые пройдет ваш маршрут, и оценить стоящие перед вами естественные препятствия."
Красный Маген Давид в центре карты - это я. Здесь я живу и работаю, не люблю подневольного "служу" или героического "сражаюсь". Отсюда вниз тянется витая черная ниточка - асфальтовая дорога, связывающая нас с "Большой Землей". А выше темные треугольнички- опорные пункты нашей и южноливанской армии.
При входе в казарму висит плакат: "Наша цель тишина и покой северным поселениям и жителям Южного Ливана". Каждый раз, возвращаясь из Израиля, Володя крестится на него и говорит: "Аминь!" Проходит время - меняются призывы. В мои годы нас встречал лаконичный "Наша цель коммунизм!", что выглядело и абстрактнее, и честнее. Нет в этом мире ни тишины, ни покоя, а призрак, рожденный воспаленным воображением двух косматых космополитов, отбродив, пугая своим оскалом Европу и прочие континенты, растаял в тумане, в то время как постоянно присутствующие в истории евреи продолжают своей кровью платить за место под солнцем.
- Где же вы теперь, друзья-антисемиты?! Дорогие спутники мои! - напевает Шурик, запихивая грязное белье в вещмешок-кидбек.
Я приподнимаю руку - не свисти, беду накличешь- и тыкаю в налипшие на мушку лепешки грязи:
- Это что такое?! Кто тебе оружие чистит?!
- Мама,- не смущается Шурик.
- ?!
- Док, это же элементарно,- Володя не может успокоиться,- Его родительница уже с утра в окно поглядывает - бойца нашего высматривает. Как увидит - к дверям кинется автомат принимать. Шурик признайся, как на духу - это правда, что у твоей мамы есть три тряпочки: одна - стол вытирать, вторая - тебе сопли дуть, а третья - автомат драить!
- Да пошел ты,- от отсутствия контраргументов пунцовеет Шурик.
Видно, что Володя прав, но мне немножко жалко парня. Его мама почти полтора года наивно убеждена, что Шурик прохлаждается подальше от средиземноморской жары где-то в горах Галилеи. Так она решила, узнав наш номер телефона. Лишь однажды, когда в ее сердце закралось сомнение, шурикина мама робко попыталась выяснить, куда она попала, но Володя был на высоте. "Да здесь мы, здесь"- голосом развязного гаера кричал он в трубку,- "От нас до границы красной кавалерии скакать и скакать, через долы и леса. Ливан? Помилуйте, какой Ливан?! Ливан - это зарубеж! Туда разговор через телефонистку заказывать надо! С предъявлением номера удостоверения личности." Неужели бедная женщина поверила в этот бред?! Счастлив тот, кто живет в неведеньи!
Гул голосов снаружи усиливается - признак того, что солдаты, выходящие домой, собрались и теряют терпение. Кто-то грохает каской по загудевшей металлической двери и рявкает:"Алекс!" Шурик, волоча за собой кидбек, бросается на крик. Володя, выдержав паузу, с независимым видом идет провожать товарища. Как в конце пьесы - звук пропал, сцена пустеет и я остаюсь один. Через несколько минут зализанные грязно-серые силуэты бронемашин выскочат за бетонный забор, отделяющий базу от дороги, и, набирая скорость, понесутся в сторону Израиля навстречу свету, праздной жизни, навстречу шабату! А для нас наступит время расслабиться, скинуть попахивающие носки, вытянуть ноги и пошевелить затекшими пальцами. Казарма затихла как покинутая по окончании сезона дача.
Конец недели в армии - самые приятные дни для сугубо штатского человека. Они лишены той специфики, выделяющей людей в форме в отдельную категорию человеческой формации. Не надо просиживать штаны, сожалея о бездарно проходящем времени, на бесконечных заседаниях, где только посвященным ясно, о чем говорят и что следует сказать. Мое единственное выступление особым шрифтом вписано в анналы нашей части. Разговор был посвящен какой-то антенне. Командир дивизии, мрачно окутываясь сигаретным дымом, в молчании пролистывал бумаги, потом тяжело поднял на нас глаза, как бы выбирая жертву, и, наконец, произнес:
- Офицер связи, доложите почему упала антенна?
Связист, вздорный мальчишка с белым чубом, заморгал, засуетился, залистал свой блокнотик, вздохнул и выпалил:
- Антенна упала, потому что не был приварен штырь! Я месяц назад подал докладную Вам и в снабжение.
-Хорошо. Снабжение- доложите!
Снабженец - постарше и тертый - дремал, почесывая между ног.
- Можете крепить всё что вы хотите,- буркнул он,- Штырь приварен.
- Когда?!- накинулся на него связист,- Я тебя полгода прошу об этом!
- Не твое дело,- снабженец повернулся боком и заскребся сильнее,- Просили - получите!
- Хорошо. Почему до сих пор антена не на месте?
Связист можно было выжимать, но он отбил и этот мяч:
- Я должен послать её на ремонт в Израиль, а автодорожники не дают транспорт.
- У нас действительно с шоферами проблема,- подал голос начальник штаба с добрым намерением прекратить дискуссию.
Командир дивизии даже не посмотрел в его сторону:
- Я не просил высказываться,- и неожиданно обратился ко мне,- Начнем с доктора.
Разумеется, напрашивается по-одесски философский вопрос:"Что доктор знает за антенну?" Что понимает он в современной технике, оторвавшись от историй болезней с заменяющей диагноз сакраментальной записью "без патологических изменений" и повернувшись спиной к шкафу с таблетками "от живота", "от головы", "от суставов", "от температуры" - ровным счетом ничего. И я выдал:
- У меня уже вторую неделю телевизор не работает!
Ответом мне был дружный хохот молодых и здоровых мужчин.
- Доктор, это не та антенна!
- Я понимаю, что не та, но телевизор у меня все равно не работает!
Так я оградил себя от чрезмерных “посиделок” с высоким начальством, но не избавил себя от прочих малоприятных хлопот. Третьего дня меня поднял невообразимый рокот, неумолимо накатывавшийся к моей комнате. Я только успел присесть за стол и принять позу созерцающего мир гения, как ко мне ворвался начальник базы, именуемый в русскоязычном кругу "товарищем прапорщиком", краснорожий детина, щеголяющий по особо торжественным случаям в фуражке с загнутой тулией, оставшейся, как анахронизм со времен британского мандата. "Товарищ прапорщик" волок за собой Володю и жаждал расправы.
Человек, хоть раз отстоявший на часах, когда весь смысл жизни съёживается до одной фразы: "Стой, кто идет!", -поймет всю чувствительность данной темы. И там, где другие языки бессильны и беспомощны, только один - великий и могучий - выручит и придаст уверенность. Моему Володе выпало на одну ночную смену больше, и он, борясь за справедливость, пообещал вступить в нестроевые физиологические отношения с посягнувшим на его права. "Товарищ прапорщик" не гимназистка, не первый год в армии и в русской идиоматике поднаторел, но также усвоил, что у врача есть волшебное слово, могущее стереть его - грозу солдат и радетеля воинской дисциплины - в порошок. Когда на еженедельном расширенном заседании штаба я канцелярским голосом произношу: "Санитарное состояние",- и делаю качаловскую паузу, нет у меня более внимательного и преданного слушателя, нет и не будет! Кого еще может интересовать содержание мусорных баков и состояние сортиров?!
Как это принято в Израиле, мы вступили в переговоры с бесконечным повторением "будет хорошо", нудным пересчитыванием часов и тыканьем "почему мы, а не они!" В результате к обоюдному успокоению страстей был достигнут компромисс - ночь осталась за нами, но её отстоит пока ни о чем не подозревающий Шурик. "Товарищ прапорщик" согласился с тем, что услышанное им было простым выражением чувств и непосредственно к нему не прикладывалось, осклабился: "Мы же друзья, док!" - и удалился, не закрыв за собой дверь.
- Я тебе пасть порву!- гаркнул ему вслед Володя,- Моргалы выколю!
Если не поле брани, то последнее слово осталось за нами.