JOURFIXE

Уважаемые сосайтники!

Сил больше нет видеть девственную чистоты подраздела наших произведений. В общем, ложусь на амбразуру - читайте, ругайте

ЧАСЫ

Я недавно купил новый письменный стол в нашу оффисно-библиотечную комнату. И перед тем, как вынести на улицу старый, служивший нам практически с первого дня нашего пребывания в Америке, я обследовал все многочисленные его ящики и ящички.
В одном из них я нашел эти часы – круглые, механические, в золоченом корпусе, на вытертом кожаном ремешке. «Слава..».

Я до сих пор не забыл день 8 сентября 1987 года, когда я стоял перед строем своего взвода и полусвязанно мямлил какие-то стандартные слова прощания и благодарности. Я уезжал домой, имея в своей старенькой спортивной сумке бутылку каберне и сухпай, а также справку о получении предельной накопительной дозы, которая являлась основанием для моей досрочной демобилизации....

Точно так же два с половиной месяца назад я стоял перед строем 4 взвода 2-й роты Н-ского отдельного батальона химической защиты и ротный представлял меня личному составу - моим солдатам, большинство из которых так же как и я, только прибыли в часть.

Я помню отчетливое ощущение того, что вляпался. Мне 21, а в строю мужики между 30 и 40 годами - взрослые, семейные, а на мой взгляд так почти пожилые. Попробуй такими покомандуй.

Но выбирать не приходится – пришлось командовать. И ой как нелегко это было, особенно первое время. Но потом за нашей рутинной чернобыльской жизнью – контрольные пункты на выезде из Зоны, подтверждение точек на карте обстановки, разведка маршрутов – все как-то устаканилось.

Вслед за Володей Шараповым могу повторить, что от опасностей не бегал (теперь понимаю что по щенячьему задору, чтоб не сказать глупости) и офицерский доппаек под одеялом не жрал. И случай, когда приказано было отправить отделение замерить обстановку ну в очень мерзком месте, а я пошел сам в сопровождении еще двух добровольцев, тоже принес мне некоторую долю уважения моих мужиков. В общем, служили вместе...


Я договорил слова, которые считал обязательными, и подал свою последнюю команду взводу :
--- Разойдись!

Строй сломался, а мужики не расходятся. Ко мне подходит командир одного из расчетов Серега Литвинов, которого иначе как Михалыч никто не звал, потом остальные за ним подтянулись.

---- Командир, мы тут всем взводом решили тебе подарок на память сделать – и протягивает коробочку с часами - теми самыми, которые я вытащил сегодня из ящика старого стола...

Спасибо вам,мужики.

09/08/2007. Кливленд, Огайо.


рассказал Greg

Хорошо!
Сам до сих пор ношу подарок деда - "Командирские", подаренные им мне на свадьбу 15 лет назад.
Таких подарков от сослуживцев не было. Правда, и обстановка была не столь героическая...

Обстановка была не героическая - просто тяжелая и страшная. Часы эти носил долго, до тех пор пока жена на 10 лет свадьбы не подарила мне тоже часы

У мене дешевые Касио, с которыми я водолазничать люблю. Как-то с часами мне не везет: долго не служат, не выдерживают. Помню в детстве были тонюсенькие от фабрики Луч в Минске, здесь таких не выпускают. Я с мамой как-то случайно оказался у прилавка с часами. Посмотрел что нравится, порешили что со временем купим и хотели уже уходить как к нам подошел мужик с сумкой и предложил такие же подешевле. Развернул квитанцию - им беднягам всю зарплату часами выдали, вот и стоял он тут их и продавал. Тогда взяли, черные цифровые с красной каймой вокруг экрана. Свежий гладкий пластик давил на запястье когда я уходил из магазина. А потом по какой-то дури я их сломал, бахвалился перед друзьями по моему у кого часы круче и прочнее. Треснул экран трещиной косой...

Я решил претащить сюда то, что накропал когда-то. Больше пока не пишется.

История эта абсолютно реальная, и произошла она со мной в городе Кливленде, штат Огайо,где я вот уже восьмой год обитаю.
Сначала предисловие, или как любят кстати или некстати выражаться рассказчики в сети - преамбула. В наших краях живет довольно много украинцев. Предки одних из них приехали сюда в начале 20 века. Другие же попали сюда после войны - через лагеря перемещенных лиц. Были среди них просто люди, угнанные в Германию и разумно решившие не возвращаться в сталинский рай, а была и мразь, по которой до сих пор веревка плачет - бывшие полицаи, охранники концлагерей, солдаты и офицеры дивизии "СС Галичина". Проживает украинская община довольно компактно в пригороде, называемом Парма.
Так вот, в 1998 я работал на заводе, который находился фактически на границе этой Пармы. Иногда ездил на обеденный перерыв в украинскую закусочную - поесть вареников и полюбоваться красавицами-официантками.
И еще там была баснословно дешевая бензоколонка.
Как-то раз типичным кливлендским летним днем - жарким и до того влажным, что, кажется, воздух похож на желе, заехал я на эту бензоколонку.
По случаю погоды а также неисправности кондиционера в моей "Хонде", одет я был типично по-американски - линялые шорты и футболка с обрезанными рукавами. Внешность - достаточно типичная для Кливленда - смуглый, носатый (в нашем городе большая еврейская община).
Обнаруживаю, что забыл дома кредитку, и уныло направляюсь к кассиру - платить наличными. Прохожу мимо старика, заправляющего свой раздолбанный пикап. Невольно обращаю внимание на татуировку в виде трезуба и геральдического щита с нмецкой надписью " Vaffen SS Galicia" у него на плече и слышу на чистом украинском языке:
- От вилупився, жидяра.
К тому времени я жил в Штатах уже больше года и с одной стороны усвоил, что морду бить нельзя ни под каким видом. С другой стороны, отвык уже от подобного. По ситуации было видно, что старый мерзавец уверен, что я не понимаю по-украински.

Я обратился к нему на украинском языке

- А чи не хоче пан до полiцii, щоб вiн мав можливiсть вiдповiсти за те, що вiн сказав.

Это была не пустая угроза, так как кливлендская полиция нетерпима к расистским выходкам.
Дальше я перешел на русский и сорвался с катушек: ни до, ни после того я не извергал в течение столь длительного времени таких грязных ругательств (шестиногий семих@й было пожалуй самым безобидным). Эту тираду я закончил сожалением о том, что его не намотали на гусеницы и не вздернули в центре Львова и выразил уверенность, что это возможно поправить.
Потом я остановился чтоб перевести дух.
Взглянул на своего, с позволения сказать, визави.
И увидел абсолютно белое лицо, даже не лицо, а маску животного ужаса, трясущиеся руки подогнувшиеся ноги...
Прошел я мимо, расплатился уехал... Когда я ехал, я задал себе вопрос: - А чего же этот бравый вояка так испугался. И понял, что прожив много лет в правовом государстве, коим США безусловно являются, он испугался закона, который был не на его стороне. То есть испугался протокола, штрафа, нескольких месяцев в кутузке, которые мог бы схлопотать если бы я выполнил свое обещание. Может быть, он испугался, что начнут интересоваться его прошлым...
Вот такая невеселая история. Сейчас много говорят о прощении и примирении. Кто как, а я не могу примирится с теми, кто убил 6 миллионов моих соплеменников и более 20 миллионов моих сограждан.
И наверное, не смогу никогда...

сентябрь 2004

ДЯДЯ ЛЕВА. РАССКАЗ ПЕРВЫЙ. ЕВРЕЙСКОЕ СЧАСТЬЕ.

Я попытаюсь представить уважаемой публике несколько историй -- воспоминаний когда-то услышанных мной от интереснейшего человека - дяди Левы. В войну он был летчиком-истребителем и воевал как следует - об этом свидетельствуют его Золотая Звезда и еще с полдюжины орденов.

Я сознательно не называю его фамилии - ведь не помню я в точности его рассказов, а прибавлять от себя в отношении конкретного лица считаю некорректным. Поэтому получилось нечто в столь любимом поручиком Куприным жанре апокрифа. Скажу лишь, что прообраз главного героя моих скромных опытов живет и здравствует ныне в Хайфе, окруженный любовью и уважением детей, внуков и правнуков. И дай ему Бог здоровья еще на многие годы.

Истории эти будут идти от первого лица - просто так удобнее писать.

Итак, дядя Лева вспоминает.

Вот вы говорите о своих несчастьях -- «еврейское счастье». А иногда действительно бывает счастье....

Дело было летом 42-го. Уже счастье, что к тому времени жив остался. Войну я начал в августе 41-го в Н-ском штурмовом полку. В штурмовом.... Как вспомню, так в глазах темнеет. На вооружении - биплан И-15 бис. Грозная машина... для тех, кто на ней летает. Перкаль, фанера и аж 360 километров скорости. Но что делать: подвешивали бомбы или РС и на этом чуде технике летали на штурмовку немецких моторизованных частей на Южном фронте.

Потери несли колоссальные - машины тихоходные, слабовооруженные, кабина открытая, и ни тебе бронестекла, ни тебе протектированных баков. Прикрытие нам давали крайне редко. Полк в полтора месяца сгорел. Осталось концу сентября 41-го 5 машин и 7 летчиков. Добавили нам таких же латанных- перелатанных самолетов и людей, благо безлошадных было много - и снова штурмовки. Не могу сказать, что я особо храбрым и умелым летчиком тогда был, но везло. Даже счет сбитых открыл - завалил чешский истребитель-биплан - Авиа назывался. Номер не помню. Принадлежал он, по-моему, словакам. Что мой «бис», что эта «Авиа» были самолеты устаревшие и годились в 41-м только чтобы сбивать друг друга. Эту победу я помню хорошо, потому что изрешетили мы с этим фрицем или словаком друг друга капитально, но что-то у него там рвануло, и развалился он на части, а я кое-как дотянул с двумя пулями в груди и одной в ноге.

Ранение в ногу было пустяковым - так, навылет прошило. Зато в грудь получил по первому разряду - пару ребер раздробило, осколки в грудной клетке и легких - два раза резали, чтобы их достать. Потом плеврит. В общем только к весне 42-го очухался.

Попал после ранения в полк резерва летного состава. Скучно. Тошно. Изредка приезжают «покупатели». Шансов у меня было очень мало. Сидят в резерве летчики с опытом боев побольше, чем у меня, и не с одним сбитым. А главное жрать все время хочется - я после ранения и болячек отощал совсем , а звание - старший сержант, доппайка не положено - спасибо лучшему другу летчиков товарищу Тимошенко*. Уже думаешь - скорее бы на фронт - хер с ним что собьют, только бы пожрать по фронтовой летной норме.

Но счастлив мой бог - вызывают меня в штаб. Сидит там незнакомый подполковник. Ну я как положено рапортую начальнику штаба - «Товарищ подполковник, старший сержант Г**** по вашему приказанию прибыл». Начштаба говорит мне, что подполковник И**** , командир вновь формируемого М-ского истребительного полка, хочет поговорить со мной. Разговор был сначала самый обычный - кто такой, где учился, где воевал. Докладываю ему все как есть, грудь с нашедшей меня в госпитале «Красной Звездой» выпячиваю, а он вдруг спрашивает: «Ты, сержант, случаем по-английски не знаешь?» Я отвечаю, что знаю, читать, во всяком случае, могу. Достает он тут из портфеля книжку - оказалось что это инструкция по эксплуатации «Аэрокобры». Перевел я страницу и оказался зачисленным в полк. Я и еще пятеро сержантов-летчиков из резерва. И**** объяснил нам что особых успехов он от нас поначалу не ждет, но учить легче, чем переучивать, поэтому он нас, салаг, и выбрал.

Потом месяца два учились, машину осваивали. В полку были «Аэрокобры» модификации Д-2, кажется. Отличная по тем временам машина. Металл, бронестекло, кабина удобная, радиостанция отличная, вооружение - целый арсенал. Тут тебе и пушка 37 мм, и пулеметы крупнокалиберные, и пулеметы обычные. Скорость и маневренность вполне сравнимы с «мессером». В общем, не машина - мечта, особенно после И-15. Попотеть при освоении пришлось - «Кобра» оказалась довольно строгой машиной и далеко не все огрехи прощала. Но я еще в училише на «ишаке» летал, а кто летал на «ишаке», тот и на помеле летать сможет. В общем подружился с «Беллочкой».**

А еще эта «Беллочка» была невестой с приданым - с каждой машиной шло много всего -- легкие и удобные летные ботинки, комбинезоны все в «молниях», роскошные кожанки с меховой подстежкой, пистолеты «Кольт» на необычных портупеях - оденешь - открытая кобура под мышкой оказывается. Все это великолепие было закуплено на средства собранные еврейскими общинами американского штата Огайо.***

Спасибо нашему начальству -- не дали тыловикам «раскулачить» нас. Все досталось тем, кому это предназначалось - летчикам. Было это очень кстати: мы совсем обносились, а сроки формы еще не вышли.

В июле 42-го оказались мы на фронте под Воронежем. Обстановка там и на земле, и в воздухе была не в нашу пользу, вот и перебросили несколько полков, в основном на ленд-лизовской матчасти, в надежде потеснить немцев в воздухе. Помню вместе с нами перебросили еще полк «Киттихауков» и бомберов на «Бостонах».

И опять везение - я в первом же бою «мессера» завалил. Отчасти случайно. В первый вылет я шел ведомым у нашего комэска - капитана Р***. Храбрый был летчик, но поначалу воевать по-старинке пытался . При встрече с мессерами выстроил он нас в круг и начали мы вертеть карусель. Тут один «мессер» влез в хвост командиру. Влезть-то он влез, но у меня в прицеле оказался. Метрах в 30. Я с перепугу так жиманул на обе гашетки - пушки и пулеметов - что 109-й буквально и развалился. Знали мы что у «Кобры» оружие мощное, но такого эффекта не ожидали. Потом многие летчики просили технарей переделать оружие «Кобр» от одной кнопки. У меня, например, было так переделано.

Через 3 недели после этого боя и случилось у меня это самое еврейское счастье. Сразу скажу, запомнился мне этот вылет тем, что событиями он был насыщен выше крыши.

Вылетели мы с капитаном Р**** на разведку - искать аэродром, с которого действовали какиe-то особо зловредные пикировщики - лапотники ( Ю-87). Только перелетели через линию фронта - у Р**** из мотора дым пошел и потянул он домой. И остался я один-одинешенек. Растерялся сначала. Потом вспомнил как мы с Р**** перед вылетом все обсуждали, и -- дуракам везет - минут через 20-25 нашел я этот аэродром. Запомнил все ориентиры. Прикинул курс, штурманское дело я всегда любил, - и домой. Только развернулся - на меня пара «мессеров» вывалилась. Таких я еще не видел - у них хвосты и капоты желтые были. Летчики в них сидели опытные и преимущество в высоте у них было, короче навалились на меня сверху. Решил я высоту набрать и «бочку» сделать - чтоб пропустить их вперед. Они за мной и тоже «бочку». Спасло то, что пилотажник я, в отличии от них, тогда еще херовый был и сделал бочку коряво - они и выскочили перед моим носом. Тут мне и удалось долбануть ведомого из всех точек практически в упор - одно крыло на нет отстрелил, а сам развернулся и со снижением домой. Как летел -- не помню, очухался только над линией фронта.

Перелетел линию фронта, расслабился - тут меня пара наших «Яков» и взяла в оборот. По немцам бы так эти мудаки стреляли - разворотили они мне как потом оказалось, два цилиндра в моторе - пришлось садиться на вынужденную. Сел на брюхо на какой-то луг где-то во втором эшелоне пехоты.

Сижу - перед глазами желтые круги, трясет всего, сил нет даже дверцу кабины открыть. Тут какой-то пехотинец вытаскивает меня из кабины, ставит на ноги и ни слова ни говоря - по физиономии и орет :

-- Ну все, фриц, долетался, п%*»!ец тебе.

-- Разуй глаза, старшина! -- отвечаю,-- Какой я к такой-то матери фриц? Веди к телефону, мне в полк звонить надо,-- а он меня снова по морде, ну прямо как в картине Быкова.

Tут опять же прямо как в том же кино - дал я ему сдачи. Правда, результат был другой. Подбежали другие пехотинцы, скрутили меня, наваляли, так что в глазах темно стало и ствол автомата под нос сунули.

-- Вы что,-- говорю,-- охренели? Летчик я, из М-ского полка. Если мои разведданные опоздают, вас во все дырки вые*:%.т

А они мне снова по физиономии:

-- Ишь, сука, по-нашему говорит, даже маты трехэтажные гнет, а в самолете все не по-русски написано, одежда не наша, пистолет не наш, даже висит не по-нашему. И наши ястребки же тебя сбили. Они, что ли, перепутали? Ну и фриц хитрожопый попался, документы наши подделал, даже на крыльях звезды нарисовал, но не знал как правильно - в синих кругах наляпал (наши технари для скорости только звезды на американских эмблеммах красным замазали).

Начал я было лепетать что-то про ленд-лиз и снова по морде получил. Оба глаза уже заплыли, хочу заплакать, но не могу. Разозлился и говорю:

-- Да не фриц я, а вообще еврей.

-- Видел я этих Меиров Абрамовичей, у нас на мылзаводе. Они все маленькие и черненькие. А ты вон какой здоровый и белобрысый. И нос у тебя прямой, не крючком, - это их старшина голос подал.

-- А ты сними с меня штаны, сам увидишь,- отвечаю.

Задумался старшина и говорит:

-- Делать мне больше нехрен, кроме как фрицевские болты рассматривать. Сейчас позову нашего батальонного фельдшера, уж она-то своего Янкеля от Ганса отличит.

Посадили меня под дерево, в живот ствол ППШ уперли. И, не знаю, то ли от нервов, то ли от того, что побили меня крепко, потерял я сознание.

Очнулся от того что кто-то начал трясти меня, потом слышу:

- Левка, да очнись же.

Открываю глаза, вижу Мирра, дочь наших соседей. Вместе в нашем местечке в школу ходили, вместе в институты в Днепропетровск уехали - я в транспортный, она - в медицинский. Гуляли вместе в Парке Шевченко, целовались. Потом, когда я после 2 курса ушел в летное училише, она на меня обиделась, на письма не отвечала. А сейчас обнялись, как будто и ссоры не было.

Потом она всегда была рядом со мной - и когда в 44-м мы узнали, что сиротами остались, и когда в 45-м мне «Золотую Звезду» вручили, и когда в 48-м меня из армии выперли, и потом, когда летал на Севере, и потом, когда вернулись в наше местечко, где от родных только ров полуприсыпанный остался. Вместе дом строили, вместе детей растили...
Вот вам и еврейское счастье...
_________________________________________________
* имеется в виду приказ Наркома Обороны Тимошенко, согласно которому выпускникам летных училищ присваивались не офицерские, а сержантские звания.
** Беллочка - от полного названия самолета -
Bell P-39 "Airacobra"
*** когда я слушал этот рассказ, я не мог даже предположить, что буду жить именно в Огайо.

Дядя Лева. Рассказ второй. Орден Богдана Хмельницкого.

До определенного момента я воспринимал войну как работу - работу тяжелую и грязную. Ее некому, кроме нас, было сделать. И мы ее делали. Кроме того, специфика профессии летчика-истребителя всегда рождает азарт вроде спортивного. Опасный это азарт. Вот так и играли в салочки со смертью...

Я участвовал в боях сравнительно немного. После первой разведки за мной почему-то закрепилась совсем незаслуженная слава талантливого летчика-разведчика. А талантов особых не было. Единственное, что у меня получалось действительно хорошо -- я умел видеть. И Р****, мой комэск и учитель, это всячески использовал. Я долго ходил у него в ведомых, а потом, когда стал старшим летчиком, и позже, командиром звена, всегда ходил в прикрывающей группе. А в основном, летал на разведку - в одиночку или в паре. Тут уж верти головой на все 360 градусов - наблюдай не только за воздухом, но и за землей. У разведчика нет права на такую роскошь, как ввязаться в бой или поштурмовать на обратном пути - драться нужно только когда выхода нет и всегда стараться вывернуться и уйти с пикированием.

Р**** ,принявший к тому времени наш полк, говаривал что лучший летчик-истребитель - это тот кто воевал с полной нагрузкой и сумел при этом выжить. За два года ( до лета 44-го) сменил я 3 самолета и завалил 6 немецких. Два раза сбивали. Заработал офицерские погоны, несколько орденов и еще одно ранение. Похоронили мы за это время 8 ребят из нашей третьей эскадрильи. Еще троих похоронить не удалось.... А я выжил.

К этому времени узнал я судьбу своих родных - из нашей семьи остался я один. В сорок третьем в течение месяца получил я похоронки на трех моих братьев. Позже, весной 44-го я узнал, что родители мои остались в местечке с детдомом для умственно отсталых детей, в котором работали - отец директором, а мама учителем. Все - и дети, и воспитатели были расстреляны.

Вот так повернулась моя жизнь. В прочем, ничего необычного. Надо было летать, фотографировать, стрелять. Это отвлекало от самокопания.

Только воевать я стал несколько по-иному, без никому ненужного рыцарства. И если немец, спасавшийся на парашюте, попадал ко мне в прицел, я без лишних сантиментов жал на гашетку. У кого есть желание - пусть обвинит меня в жестокости. Война - вообще жестокая штука, а в этих обстоятельствах она стала для меня глубоко личным делом.

В начале осени 44-го вызывает меня к себе подполковник Р**** и говорит :

-- Лева, у меня для тебя 2 новости - хорошая и херовая. Начну с хорошей - с сегодняшнего дня тебе присвоено очередное воинское звание, так что поздравляю, товарищ капитан. С этой минуты ты для меня Лев Аронович.

Теперь хреновая новость. С сегодняшнего дня ты - командир второй эскадрильи. Я из тебя сделал летчика, так что будь уж добр, помоги мне вторую из дерьма вытащить. Ты не раз у меня из-под хвоста мессеров выметал, помоги и в этот раз.

Нет ничего хуже, когда командир, да еще с которым ты в дружеских отношениях, не приказывает, а просит. Тут уж отвертеться нельзя. Только остается что идти в штаб и расписываться в книге приказов. Когда расписывался, наш начальник штаба, пожилой как мне тогда казалось, майор, которого мы называли по отчеству - Петрович - посочувствовал мне.

Было чему сочувствовать.Последние несколько месяцев вторая эскадрилья была головной болью Р**** . Командовал ей тогда некто, женатый на дочери влиятельного лица и приехавший в 44-м на фронт за орденами. Летчик он был неплохой, но при этом хам и подлец. Был груб и неуважителен со своими летчиками, кроме того, часто бывал пьян. Не медлили ждать себя и потери. Дошло до небывалого в нашем полку - ушла на задание восьмерка - вернулись четверо. Вот Р**** и принял меры.

Единственная радость - Р**** разрешил взять с собой ведомого. С Андрюхой Карповичем мы уже год как летали в паре. Был он спокоен, невозмутим и абсолютно надежен. Не понимаю только, как он при своих габаритах в кабине помещался - не добрал парень 4 сантиметра до двух метров, весил 103 килограма и производил впечатление увальня. Но были у этого увальня глаза на затылке и великолепная реакция. Отличался он склонностию к карьеризму - два раза увиливал от назначения старшим летчиком, то есть ведущим.

В эскадрилье, которой я начал командовать, собрались неплохие летчики. Просто последние события выбили их из колеи. Такое бывает. Нужна была положительная встряска. Она подвернулась довольно быстро.

Через неделю после вступления в командование вылетели мы на прикрытие переправ через реку Уж в районе Ужгорода. Набрали высоту 14000 футов* и восьмеркой пошли на переправу. В небе ни облачка, видимость великолепная. Благодаря видимости этой мы минут через 25-30 патрулирования усекли на подходе к переправе 2 девятки лаптежников (Юнкерс -87). Эти машины, в 41-м терроризировавшие наши наземные войска, были для нас легкой добычей. А тут еще не сработало что-то у немцев - шли они без прикрытия. Это потом недобитые фрицы будут в своих книжках хвастаться, как они на Ю-87 сбивали наших истребителей**. На самом деле все было не просто не так, а вообще наоборот.

Решение возникло сразу - бьем первую девятку сверху сбоку, а потом на выходе из пикирования атакуем вторую. Это я сейчас рассказываю. А тогда заорал в ларингофон - делай как я - и с полупереворота вниз. Не успел оглянуться, а «лапотник» уже вписался в прицел. Еще чуть-чуть - и жиманул на гашетку. Очередь из всех пяти стволов - и все -- разваливается. А в прицеле - следующий - и опять очередь. И опять удачно. Теперь ручку на себя, дроссель на 57 милиметров и в набор высоты - вижу, все мои орлы за мной. Посмотрел как фрицы, которых мы атаковали - и такого я ни до ни после этого не видел - от девятки фрицев двое остались. Вывалили они бомбы на пустое место и тянут к себе. Причем один очень неплохо дымит.

А вторая девятка, видя это дело, тоже бомбы в поле сбросила и в круг строится. Но немного не успели. Мы еще троих завалили. Потом появились «Яки» и их добили, и «мессеров», которые подтянулись, вымели.. А мы домой пошли - бензин почти вышел. В итоге восьмеркой мы завалили 10 «лаптежников», еще двоих подбили - на них позже подтверждение пришло. Конечно, условия были близкие к идеальным - ни тебе мессеров, ни тебе фоккеров, и преимущество в высоте было - но все равно сердце пело.

Сели - ребят не узнать - от прежних настроений следа не осталось. Доложился начштаба, а он мне:

-- Ты, капитан, не загибаешь, случаем ?.

-- Петрович, - отвечаю, - прикажи пленки быстренько проявить***. Вечером учебный фильм смотреть будем - как «Юнкерсов» правильно валить.
Повернулся и пошел в столовку заправляться. Не успел я вареников навернуть - в столовую вбегает Петрович - с глазами в медный пятак.

-- Левка, - говорит, - командующий фронтом звонил. Он ваш бой видел. Пиши список, кто с тобой был - и вертите, хлопцы, дырочки. Всем «Отечественную войну» 1 степени. А тебе кое-что повыше светит.

На следующий вечер к нам прилетел командующий фронтом генерал-полковник Иван Ефимович Петров. Не очень похож он был на больших генералов. Плотный, чуть сутуловатый, маленькие усы щеточкой, пенсне - ну прямо не генерал, а доцент, который читал мне начерталку в институте.

Поздоровался он с командиром полка, построение отменил - пусть, мол, люди отдыхают, а сам пошел с адъютантом на КП, куда нашу восьмерку и вызвали. Запомнился почему-то его адъютант - капитан лет под 50 - ровесник генерала.

Говорил Петров с нами минут десять - распрашивал о подробностях боя. Видно было что ему, как человеку наземному, было просто любопытно как все это выглядит из кабины самолета. Потом вручил он ребятам ордена Отечественной Войны, дальше обращается ко мне:

-- Капитан Г**** приказом по Четвертому Украинскому фронту за умелое руководство боем вы награждаетесь орденом Богдана Хмельницкого 3 степени...

Тут я вспомнил, как рассказывал мне мой покойный отец - а был он историком по профессии и призванию, о том как по приказу Хмельницкого вырезались под корень целые еврейские местечки, набрался храбрости, и отвечаю:

-- Товарищ генерал-полковник, я не могу принять эту награду.

-- Потрудитесь, капитан, объяснить свои мотивы и настоятельно советую вам быть очень убедительным. В противном случае я сделаю свои выводы, которые вам не понравятся. Во всяком случае орден вы точно не получите.

-- Не за награды воюем, - ответил я.

Я буквально кожей ощутил нарастание генеральского гнева. Вижу, Петров головой кивает, а сам губы кривит - видно это от контузии у него, а Р**** зверскую рожу состроил и кулак мне из-за спины генерала показывает.

Мне ничего не оставалось как выложить генералу все, что я знал об отношении Богдана Хмельницкого к еврейскому народу.

После тяжелой паузы, за время которой я уже попрощался с офицерскими погонами, Петров сказал, обращаясь к своему адъютанту:

-- Семен Мефодьевич, посмотрите, что у нас там еще в портфеле есть.

Адъютант передал генералу орденскую коробочку и спрятал в портфель злополучного «Богдана Хмельницкого». Петров заглянул в коробку и усмехнулся :

-- Надеюсь, к Александру Невскому у еврейского народа претензий нет?

Потом поправил пенсне и добавил:

-- Носи, сынок, орден, заслужил. Я прямоту и принципиальность очень уважаю, но все-таки держи свой язык за зубами, а то и тебе и твоему почтенному отцу несдобровать.

Мне пришлось собраться и объяснить что и моему отцу, и всем моим родным, собственно, уже все равно.

-- Сочувствую вам, - ответил Петров - вижу что эта война стала для вас делом личным. Очень надеюсь, что мы с вами встретимся после победы.

Таким запомнился мне Иван Ефимович Петров - защитник Одессы, Севастополя, Кавказа - человек для меня очень похожий на лермонтовского Максим Максимыча.

Сам понимаешь, от комэска до командующего фронтом дистанция огромная, и говорить, что знал я его, я не могу. Но в недолгом общении с ним чувствовалось умение расположить к себе человека и уважение к собеседнику. Редкая черта для людей с большими звездами на погонах.

Вот так я состоялся как командир эскадрильи. И прокомандовал я своей второй до октября 48-го. Но это уже другая история.
_________________________________________________

* - мой герой воевал на "Аэрокобре", поэтому высота в футах.

** - Дядя Лева имеет в виду мемуары Руделя "Пилот штуки"

*** - На "Аэрокобрах" всех модификаций начиная с 43-го года фотокинопулемет был стандартным оборудованием

Дядя Лева. Рассказ третий. Майора Г**** уволить из рядов Советской Армии... как Льва Ароновича.

Что же вы присмирели, задиры?!
Не такой нам мечтался удел.
Как пошли нас судить дезертиры,
Только пух так сказать полетел.
(А. Галич)

Не люблю я об этом рассказывать. Но из песни слова не выкинешь. Что бы там ни было, я благодарен судьбе и за это. Потому что узнал, что такое подлость, и еще раз убедился в благородстве тех, с кем вместе летал, с кем делили хлеб и папиросы, с кем радовались победам и оплакивали погибших.

В конце концов, не случись этого, не узнал бы я Север, не познакомился бы со многими замечательными и талантливыми людьми. Ну хорошо, смолчи я или покайся - что в лучшем случае было бы - полковничья папаха. Нафиг не нужна. Я в любые холода в кепке или фуражке ходил.

Ну, а теперь по порядку. Закончилась война. С полгода базировались мы в Чехословакии, в Оломоуце, потом перелетели домой. Под Днепропетровск - город моей студенческой юности. Мы очень надеялись, что после Победы в стране многое изменится. Изменилось. Но не в ту сторону.

Сейчас я понимаю, что ничто в мире не ново. Еще Павел I сказал, что война портит армию. Видимо там, наверху так и решили. И начали нас исправлять. Например, снова мы начали летать тройками - для парадов так красивее. Расцвели показуха и, извини меня, жоповылизывание. А мы, ни бога ни черта в войну не боявшиеся, молчали, что нас с лучшей стороны не показывает.

В нашем же полку тоже произошли изменения. Получили мы новую матчасть - ЯК-9П. Неплохая машина. Но, боже, какой ненадежный движок, даже в сравнении с капризным кобровским «Аллисоном» - все время масло подтекало.

Появился новый комполка - ты не поверишь - тот самый, которого со второй сняли, а меня назначили. Сам знаешь, что не тонет. Притащил он в полк своих людей. В том числе и замполита.

И вот, в моей эскадрилье этот замполит, кстати летающий, как-то раз воспитывал личный состав в духе того, что какой, мол, полк героический был - летал на никуда не годной союзнической технике.

Не сдержался я и ответил ему, что «Кобра» была вполне адекватным по тому времени истребителем и дал сравнительный анализ «Кобры», «Мессера» и «Яка» без предпочтения какой-либо машине. И в заключение заметил, что очень важно, кто сидит в кабине. Замполит был летчик не из самых сильных, и принял это на свой счет. Более того, настучал нашему отцу-командиру, а тот, как ты понимаешь, любил меня нежно.

И поехало. Персональное дело. Партследователь, брызжущий слюной и грозящий сорвать «Золотую Звезду». Некоторые, с позволения сказать, однополчане, переставшие меня замечать, а главное, липкий, животный страх, какого я не испытывал даже когда нас в 41-м на И-15бис «Мессеры» гоняли.

Потом полковое партсобрание. Выступления тщательно проинструктированных и тех, кто пытался защитить меня. Предложение об исключении. Голосование.

К чести моих товарищей, далеко не все проголосовали "за". Многие, в том числе все коммунисты военного состава моей эскадрильи, проголосовали "против". А ведь тогда на это мог решиться только очень мужественный человек.

Но решение «За политическую близорукость, сионистские настроения и низкопоклонство перед Западом члена партии Г**** исключить из рядов ВКП(б) и рекомендовать командованию дивизии рассмотреть целесообразность пребывания майора Г**** на военной службе» было принято большинством голосов. Как раз кампания шла вовсю, ну как нашим политгероям не подсуетиться?

Кстати за то, что решение это было принято не единогласно, замполита крепко вы%»Nли. Мелочь, а приятно.

Была возможность отделаться строгачом и понижением в должности - надо было только публично покаяться - не стал. Противно было - меня все Люфтваффе в позу не поставило, так чего я должен становиться в позу перед каждым мN»аком?

Многие осуждали: мол, для семьи стоило бы и прогнуться. Нет, не стоило....
В семье мы с Миррой обсудили положение и приняли единственно верное решение - завербоваться на Север, уйти, так сказать, с линии огня. Я все же два курса строительного факультета транспортного института закончил, мог сойти и за прораба, а нет, так и шоферить смог бы, что на первых порах и пришлось делать.

Забегая вперед, скажу что через полгода я вернулся в авиацию - стал на У-2 летать, потом вторым пилотом на Ли-2, потом первым. Освоил Ил-14, Ан-2, Ми-2 и Ми-4 на закуску. Но это потом было.

А пока после собрания слонялся я по полку - без цели и должности. Сначала выслушивал советы и сочувствие друзей, потом попросил их обойтись без этого. Спасибо, поняли. Спасибо и нашему бессменному начальнику штаба Петровичу.

Когда начальство уехало в округ, выпустил он меня на пилотаж в зону - с небом, как мне тогда казалось, попрощаться. На мои благодарности он проворчал, что мол никто меня от полетов не отстранял и вообще не шел бы я подальше со своими сантиментами. Ох, и пилотаж я тогда закрутил. В честь всех Петровичей.

А потом пришел приказ. На мгновение как земля ушла из-под ног. Нашел в себе силы пошутить:
- Петрович, неверно там написано -- надо не «уволить майора Г**** Льва Ароновича», а «уволить майора Г****, как Льва Ароновича».

- Ты , Левка, молодец - ответил Петрович, - что хвост не опускаешь. А воевать надо будет, все равно тебя позовут.

Хвост опустил я дома. День лежал на диване мордой в стенку. Но потом жизнь взяла свое. Нужно было подготовиться к отъезду - вот и забылся.

Потом настал последний вечер. Наутро - пригородным в Днепропетровск, а оттуда дальше - на Ленинград - Мурманск. На двоих - война, четыре ранения, два чемодана и целая жизнь впереди...

К пяти вечера мы закончили убирать времянку, которую снимали, сели поужинать. Тут стук в дверь. Гляжу - на крылечке мой ведомый, а потом заместитель Андрей Карпович. Вышел на крыльцо - батюшки! Все офицеры военного состава эскадрильи, те, с кем я имел честь воевать, перед нашей халупой в строю в выходной форме и при наградах.

Андрюха рявкнул: «Смирно!» и, как на строевом смотре, доложил, что офицеры военного состава 2-й эскадрильи М-ского Гвардейского Краснознаменного авиаполка для прощания с командиром построены.

У меня аж горло перехватило. Обошел строй, пожал каждому руку, пожелал удачи.
Потом тихонько отозвал Карповича и говорю:

- Андрюха, смотри, не наживи неприятности себе и ребятам.

А он в ответ:

- Командир, если выN»ут, очко заживет. А вот если раз скурвишься - так это на всю жизнь. Так мы со стариками порешили.

А потом была отвальная. Выпили мы под нехитрую закуску, все что у нас было и что хлопцы принесли. Не опьянели. Только слегка захорошели. И решили каждый год встречаться. Что и делали. А сейчас один я остался из всей эскадрильи.

Я потом не раз задавал себе вопрос, почему это произошло, почему сразу после войны было под тем или иным предлогом выкинуто из армии огромное количество толковых, инициативных и храбрых офицеров. В общем, профессионалов. И, мне кажется, дело вот в чем. Тоталитарно-бюрократическая система строилась по принципу преданности не делу, а начальству и полной зависимости подчиненного от начальника. А профессионалы - люди независимые, начальству неугодные, поэтому нахрен их, пока войны нет. Нужны «не умники, а послушники».
В общем, что посеяли то пожали.

А то, что случилось со мной в 48-м, повлияло на всю мою жизнь. Хотел бы я это изменить? Наверное, нет.

ДВА РАССКАЗА О МОИХ ДЕДАХ. СКВЕРНЫЙ ХАРАКТЕР (ДЕД ГРИША.)

Я хочу рассказать почтеннейшей публике о своих дедах. участвовавших в Великой Отечественной Войне. Один из них погиб в конце 44-го и похоронен в Норвегии. Другой прошел всю войну, прожил долгую и непростую жизнь и ушел от нас год назад. Мы , родившиеся в 60-х - внуки тех , кто воевал. Мы последнее поколение, слышавшее их рассказы. Наша обязанность сохранить память о наших дедах и передать ее нашим детям. Эти рассказы - мое посильное участие в сохранении памяти...

-------------------------------------------------------------------------------------

«Странно видеть себя в матросской форменке б/у, когда привык к врачебному халату или кителю. Странно держать в руке СВТ, когда рука привыкла к скальпелю. И вообще, все это странно, но, увы вполне реально. А что делать? Характер такой - скверный».

Примерно такие мысли посетили матроса Отдельного штрафного батальона Черноморского Флота, в недавнем прошлом военврача третьего ранга Григория Абрамовича Н****

Преступление, за которое доктор загремел в штрафбат, было сформулировано как «нанесение тяжелых телесных повреждений вышестоящему командиру». Проще говоря ,будучи послан в тыл за медикаментами и перевязочными материалами из бригады морской пехоты, зубами державшей позиции под Туапсе, доктор Н**** обнаружил явный их недостаток на складах при наличии большого количества спирта и сульфидина у спекулянтов на базаре. Дальнейшие поиски привели доктора к интенданту первого ранга,начальствовавшему над этими складами. Между командирами завязался неформальный обмен мнениями закончившийся отправкой интенданта первого ранга в госпиталь со сломанными носом и челюстью и проломленным черепом. Череп был проломлен рукояткой нагана принадлежавшего интенданту. Сказались привычка доводить все до логического конца и скверность характера. ( Я могу в это поверить с учетом нашего фамильного темперамента и того ,что по рассказам бабки, дед был почти два метра ростом и соответствующей комплекции).

Военврач третьего ранга Н**** был доставлен в коммендатуру и через неделю трибунал вынес приговор - семь лет лагерей с заменой полугодом штрафбата.

А что было до этого? Детство в еврейской слободе Херсона, школа, где он как губка впитывал в себя знания, помощь отцу на мельнице. В мединститут не приняли как сына бывшего нэпмана, работал в инфекционной больнице санитаром, потом призвали в армию. Здесь повезло - направили в Военно-медицинское училище имени Щорса, которое готовило фельдшеров. После выпуска - снова везение - служить направили в отделение гнойной хирургии при клинике Военно-медицинской академии. Там трудолюбивый и любящий свое дело фельдшер был замечен и ему было предложено продолжить образование на специальном факультете. Был такой, который готовил из фельдшеров военврачей с учетом уже полученных знаний. Так сбылась его мечта стать врачом.
Потом была служба в базовом госпитале в Севастополе.
Потом война. Н**** добровольцем попросился в отряды морской пехоты, направляемые на помощь Одессе. Там ему пришлось не только оперировать в примитивных условиях, но и часто самому выносить раненых. Был момент, когда к полевому медпункту прорвались румыны и медперсоналу вместе с легкораненными пришлось взяться за винтовки и даже сходить в рукопашную.

Потом был ад Севастополя от первого до практически последнего дня (он ушел с одной из последних подлодок, эвакуировавших госпитали) и болота под Туапсе...

Командир штрафбата встретил его с улыбкой :

--- Доктор, я твой крестник. Здорово ты меня в Севастополе заштопал. Помнишь, ни лекарств, ни спирта не было. Ты по живому в ране ковырялся .

Доктор не помнил. Таких случаев было много. Всех не упомнишь. Да и вообще, в сложивщейся ситуации он чувствовал себя явно не в своей тарелке.

Батальон готовили к высадке с торпедных катеров. Каждый из штрафников, а это были в основном боевые офицеры разжалованные за различные проступки (или поступки), отлично понимал что готовится большая десантная операция их используют как первый эшелон. Н**** это понял по-своему и всеми правдами и неправдами где только мог доставал бинты и перевязочные пакеты. На замечание взводного что он тут не врач, а штрафник, он ответил,что свои прямые обязанности бойца он выполнял и будет выполнять наравне со всеми, а это вроде как на общественных началах, ведь диплом у него не отобрали.

Вечером 10 сентября 1943 года батальон был посажен на торпедные катера и малые охотники. Десант шел в Новороссийск, прямо в порт. А на молу и волнорезе их ждали 88-милиметровки и эрликоны. Не один раз описано как мол и волнорез были разрушены торпедами и как на то, что осталось от них, высадились, согласно официальной советской истории, бойцы 393-го батльона морской пехоты. На самом деле это был офицерский штрафбат.

Вооруженные только легким оружием штрафники на штыках вынесли немцев с территории порта. Добрая половина из них погибла под кинжальным пулеметным огнем с элеватора. Штрафники не считаясь с потерями ворвались в здание и после рукопашной очистили элеватор. Пытавшиеся сдаться в плен немецкие пулеметчики были просто выброшены в окна с 40-метровой высоты. В этом бою Н**** получил касательное ранение в плечо. «Ну все. Кровью смыл, - подумал он, - теперь бы еще живым остаться».
Поскольку ранение было нетяжелым, он решил остаться со своими, тем более раненых никто не вывозил, а вся военная медицина в захваченном порту была представлена одним перепуганным насмерть фельдшером и парой санинструкторов. Пришлось доктору Н**** на какое-то время задержаться в порту и помочь им. Правда ненадолго. Штрафники углублялись дальше в город.
Из-за неожиданного ухудшения погоды вторая волна десанта задержалась и штрафбат оказался отрезанным от порта. Образовался «слоеный пирог.»

Группа, вкоторой был Н**** очистила от немцев 6-этажный дом в районе железнодорожного вокзала. Дом стоял таким образом, что из его окон можно было обстреливать и вокзал, и все подходы к нему. Завязался бой за дом, который длился практически непрерывно более суток.
Н**** сначала стрелял из СВТ, потом, когда был убит пулеметчик, залег у трофейного МГ. Он оказался метким стрелком и толковым пулеметчиком.

В перерыве между атаками его второй номер, бывший командир торпедного катера, удивился:

--- Ну и глаз у тебя, доктор. Где ты так стрелять насобачился?

На что Н**** ответил :

--- А ты знаешь какой доктору глаз нужен чтоб кишок лишку не отхватить?

Посмеялись. Оставалось только смеяться, потому что положение было средним между хреновым и очень хреновым. Патроны еще оставались, но практически кончилась вода, все были ранены и контужены.

Они отбили еще три атаки. Потом еще одну. Кончились патроны. Живых из 16 человек осталось шестеро, из них двое были тяжело ранены. Потом за станцией началась артиллерийская и пулеметная стрельба, затем все стихло и к дому подошли танки. Оказалось наши танки....

По рассказу человека,бывшего с Н**** в этом бою, доктор, получивший еще два ранения - в бедро и грудь - первым делом разругался с командиром танкистов, на его взгляд не слишком расторопно занявшимся эвакуацией раненых, потом вконец ослабев от потери крови, позволил вывезти и себя. Что поделать. Характер такой - скверный.

Потом был госпиталь, награждение солдатским орденом Славы 3 степени и возвращение офицерского звания. После госпиталя его отчислили в резерв Военно-медицинского управления ВМФ.

Доктор Н**** отказался от назанчения ординатором в крупный госпиталь и буквально выдрал из начальства назначение в морскую пехоту на Север. Его жена, моя бабка крупно разругалась с ним по этому поводу, на что он ответил:

--- Ну извини меня, Сима, ничего с собой поделать не могу. Характер такой - скверный.

Как бы я хотел чтоб мой дед послушался бабку. Он мог бы дослужиться до высоких чинов или стать светилом хирургии, или просто вылечить многих людей.
Но он подчинился своему скверному характеру и своему не очень оригинальному пониманию долга человека военного, в особенности военного врача.

Майор медицинской службы Н**** погиб под Киркинессом, когда бои уже практически кончились. Случайная пара «фоккеров» проштурмовала эвакопункт где он оперировал раненного. Было двое раненных и один погибший - доктор.