JOURFIXE

на след. неделе будет сайт (да, я это сказал! ) ). Сделаем страничку с историями - уже причесанными, прибранными, и т.д. В форуме будем продолжать писать с правом на ашипки. Ы?

Отличная идея. Стоун, у тебя есть время на прихорашивание и груминг

Ни фига себе - "отговорили"!!!
Партия сказала "надо"! Он и сказал "есть - надо"!
Красная кнопка - вообще непонятно у кого находится.
Я уж не говорю про ядерный чемоданчик.
(мысли вслух)

Как-то Альбатрос спрашивал, на ком (не)жениться. Пусть, конечно, сам решает, я здесь ему накопал несколько рекомендаций. Хрен его знает, в какой ветке это было, напишу в «свою». Итак: Норбеков – Альбатросу.
Пары:
Холерик+холерик (трясогузка+трясогузка). Потомство – сами знаете, от яблони – персики не падают. Плюсы – неудержимые романтики-торопыги во всём, с ними ваще интересно! Бессовестные транжиры, могут уйти за хлебом, вернуться с цветами, купленными на последние деньги. Полезные помощники для тех, кто время от времени занимается оздоровительным голоданием. Эти люди – бесценный подарок для любителей экстремальной жизни. Минусы – буйно помешанная семья. Натуральный дурдом! Частые фингалы под моргалами.

Холерик+сангвиник. (трясогузка+пудель) Потомство – придумайте название сами.Романтики, но усиленные уравновешенностью сангвиника. Интересная семья. Семья, которая постоянно создаёт проблемы на свою голову и часто с гордостью выходит победителями. Минусы: сангвиник отличается средним запасом прочности терпения.

Холерик+флегматик (трясогузка+барсук) Вот извращенцы! Потомство: трясобарсуки итрясобарсучки. Плюсы: буйство+спокойствие=уравновешенность. Огонь, соприкаснувшись со льдом, даёт воду – основу жизни. Хозяйственность флегматика+ транжирство холерика = в тумбочке что-то есть. Минусы: флегматик может терпеть это чудо природы, но если терпение лопнуло, то его никаким танком не остановишь. Холерик для флегматика – божье наказание.

Холерик+меланхолик (Буратино+пьеро) Потомство – сотрудники деревообрабатывающей фабрики. Плюсы: Буратино всегда держит нос по ветру и вверх на улице! Тащит состав, загруженный выдуманными Пьеро проблемами. Минусы: ходить в гости в такой дом не очень хочется. Холерик может погибнуть в болоте меланхолика.

Сангвиник+сангвиник (пудель+пудель) Потомство – пудель. Плюсы: устойчивая, динамичная семья полудипломатов. Минусы:опасность – период формирования и выбора главы семьи может превратиться в арену для боёв без правил. Он может стать кобелём, она – сукой.

Сангвиник+флегматик(пудель+барсук) потомство:ну и нора! Собачья верность в сочетании с хозяйственностью барсука, временами впадающего в спячку. Плюсы: очень устойчивая семья, семья Ванька – встанька. Опасность: зависть других людей. Минусы: забудьте о сумасшедшей, бурной романтике.

Сангвиник + меланхолик (артемон + пьеро) потомство: мальвины и мальвинки. Плюсы: погода в семье – хоть и бабье, но всё-таки лето. Минусы: вечная осень.

Флегматик+флегматик (медведь+барсучка) потомство: хозяйственники без лишней романтики. Плюсы: спокойная, хлебосольная, хозяйственная семья, в которой все члены семьи, стоя пятой точкой кверху, копаются в семейном огороде. Минусы: они могут спать от сезона до сезона.

Флегматик+меланхолик (барсук+нюня) потомство – бог знает кто! Плюсы: один хнычет, другой не слышит и все заняты любимым делом. Минусы: тихо-убойная семья!

Меланхолик+меланхолик (пьеро+пьеро) потомство – в природе не было случаев, чтобы у однополых родителей рождались дети. Плюсы: образец для неподражания, чтобы всякая недовольная семья имела счастье увидеть чужое несчастье!

Деда Ваня.

Краткое содержание предыдущих серий: в результате дворцовых интриг рассказчик остался без жилья во время обучения в институте. Поднятая по тревоге родня определила его (рассказчика) на квартиру к знакомым.

Дом находился на задворках Владивостока, много-много надо ехать сначала на трамвае, потом на автобусе и, наконец, идти пешком через собачий пустырь, распинывая докучливых пуделей и стряхивая с плеч лапы радостных полутораметровых догов. Дверь открыл потёртый старик, явно на пенсии, в классических трикушках с отвисшими коленями и стираном в прошлом веке свитере. С виду, обычный советский пенсионер-пролетарий, такая же холостяцки-простая квартира. Женской руки нигде не видно, скорее всего здесь её и не было отродясь.
Первые дни учёбы завертелись в кутерьму, приходил я далеко затемно, дед работал где-то сутки через сутки, дома в основном отсыпался, и жили мы во многом параллельно, разделяя кров, но практически не пересекаясь. Недели через две я наткнулся на столе на листочек, весь исчерченный значками диодов и транзисторов. Чертил явно дед, рядом и карандаш лежал. Для меня, будущего технолога радиоаппаратуры, не составило труда разобраться в десятке деталей, но само появление этого чертежа в этой квартире поставило в тупик. На следующий день рядом с чертежом лежала собранная на живую нитку схема, вместо нагрузки была прикручена лампочка, бьюсь об заклад, выкрученная в подъезде. В тот же вечер устроенный более тщательный осмотр места проживания выявил на секретере толстенную пачку глянцевых листов с шестерёнкой и маятником в углу, каждый из которых гласил: «Свидетельство о рацпредложении, выданное…». Пересчитал. Шестьдесят четыре штуки.
… В тот вечер выпал первый снег, и я пришёл чуть пораньше. Дед кашеварил на кухне.
- А, пришёл. Давай, руки мой, щас будем ужинать.
- Что-нибудь случилось?
- А? Ну, да, день рождения у меня сегодня, давай-давай, не задерживай…
Ну что может остановить голодного студента, я был готов через шестьдесят секунд. Дед поставил на стол брызгающую маслом картошку, порезал хлеб, единственный сохранившийся микроогурец, и со словами «где там моя праздничная рубашка?» вышел в комнату. Вернулся он, однако, без рубашки. Собственно, без его приросшего к телу свитера я его тоже первый раз увидел. И такого количества татуировок я тоже давно не наблюдал. Были здесь и банальные купола, и «родина-мать», и ещё много чего, значение чего я не понимал.
- Во, сестра подарила! – Дед весь сиял, когда поставил на стол литровую бутылку лосьона «Хвойный». – На месяц хватит!
Он протёр майкой стопку, аккуратно открыл лосьон и, не торопясь, налил себе сто грамм густоватой жидкости. Так же не торопясь, приподнял её, «ну, будем», и опрокинул в рот. Затем с удовольствием крякнул и взял огурец, понюхал его и положил на стопку, грибочком. Меня передёрнуло. Однако дед излучал такое удовольствие, что я передумал бежать за «скорой».
Картошка кончилась быстро и, пока я разливал чай, дед налил себе вторую. Пить сразу не стал, и кухня наполнилась сосновым запахом.
- Дед, а ты чего здесь мастерил, лампочки какие-то? – молчание стало уже неудобным.
- А? – Дед вернулся с небес – А-а, это чтобы у меня на бойлере насос включался сам, чтоб не вставать…
- А эти…рацпредложения, это твои?
- Мои, чьи ж ещё…
- А татуировок столько зачем? Или у моряков так положено?
Дед развеселился.
- У моряков? ,Да нет, это на зоне так положено.
Я запнулся.
-Долго там? - я почему-то не смог выговорить слово «зона».
- Да в общей сложности лет двадцать пять…
У меня из рук выпала ложка.
-За что же так? У нас ведь больше пятнадцати не дают?
- А-а… - деду ударил в голову «алкоголь» - ну это ведь в сумме… Дело молодое было. Я тогда в деревне подрабатывал, да по вечерам мы выпивали. Да однажды вечером я бугру и морду набил. Всё пытаюсь вспомнить, за что…
Я не перебивал. Дед явно находился не на этой кухне, а где-то там, в одному ему известной деревне.
- Ну, вот… это, значит, они меня привели на собрание, ругали-ругали… А одна гнида возьми и скажи: «Давайте ему год тюрьмы дадим, он там пить бросит!»
Дед замолчал. Молчал и я.
- Ага.. Вот так, значит. Ну, отсидел я год. Пришёл домой. Приходит участковый. Ты чего тут, говорит, живёшь? А где мне жить? Больше и негде… А с зоны не прописывают. А без прописки… Ну, значит, вот и следующие три года так и получил. А потом ещё, да ещё… Где же её, прописку, возьмёшь? Да и привык я там. Меня же за забором не держали, так, в город за продуктами, да похоронить кого…
- Много хоронили?...
- Много. Вот где сейчас автовокзал, да до Столетия самого капустное поле было. Бо-ольшое! Так капусту потом негде было сажать. Их же после войны эшелонами завозили, кого дальше на пароходы, а кого сразу здесь… хоронили.
Я не стал спрашивать, кого это «их». Имени Солженицина я тогда не знал, зато хорошо знал, что двух братьев у моего родного деда забрали ночью и никто никогда их больше не видел.
Дед совсем засоловел и, потрепав меня по плечу, пошёл спать. Через месяц мне дали «общагу» и я иногда заглядывал ещё «на край земли» чаю попить.
Однажды весной никто не открыл. Постучавшись к соседке, спросил тётку Валю, где дед.
- Да побили его какие-то малолетки, пенсию отобрали!...- тётя Валя не стеснялась в выражениях. – Приходил он тут с больницы, еле ходит…
Я ещё несколько раз приезжал, пока однажды не открыл молодой парень.
-Дед Иван? Не знаю… Нам эту квартиру недавно дали.

Я не помню ни отчества его, ни фамилии. Ещё долго в моих конспектах в качестве закладки лежал листок, на котором карандашом была нарисована « схема – автомат»…

Хорошо написано. Несимпатичный, в общем-то, персонаж вызывает удивительную симпатию. А еще нравятся мне в твоих рассказах слэнг и жаргонизмы, когда встречаются. Не такие они, как в "средней полосе России".

Где встречаются? Вычёркивал и вымарывал, а то не всем понятно будет.

Разве можно? Это же перлы! Фольклор! Они украшают повествование, делают его вкусным, сочным. Не вымарывай больше, ладно?

Уфф ... Всего месяц от начала - а тут столько всего ! (голосом ВСВ)
Кллонндайк ! Эльдоррадо !!!
Ну молодцы хлопчики и девчатки !
Знчит будем жить ! (с)

Если друг оказался вдруг…
В. Высоцкий.

-Доктор! До-окто-о-ор! Же-ка! Япона мать… - всё остановились. – Где он пропал? Доктор!
Шёл четвёртый час подъёма. Невысокая, в общем-то, сопка сдаваться не собиралась. Бурелом внизу сменился стланником и огромными камнями, обросшими, как шубами, мхом. Стланник – низенький кедрач, переплетённый как колючая проволока на заградполосе, сбил скорость практически до нуля. Все по очереди занимали место впередиидущего, но каждого хватало шагов на сто. Жека-Доктор изначально раскритиковал взятый темп, утверждая, что мы сюда пришли эмоции положительные получать, а не рекорды ставить. В чём-то он, конечно, прав, но так мы до темноты не вернёмся, а ночь в тайге – никакие фонарики не помогут, ноги переломаешь стопроцентно. Жека сначала спорил, потом ныл, потом стал демонстративно падать на каждой опушке и потихоньку отстал. Над ним сначала подшучивали, потом кляли, потом звали и, наконец, перестали обращать внимание.
Растительность потихоньку сошла на нет, «жопорез» подсказывал, что остался последний рывок и все попадали на камни, поджидая отставших. Доктор за пять минут так и не появился. До вершины не более получаса, погода отличная, решаем: отлежится – догонит. До вершины оказалось ещё ближе, несколько минут и – плато с озёрами. Последние семьдесят метров на одном дыхании, и – ву-а-ля! Вот она – свобода! Перекус, заныриваем в пруд – мысли, типа «на какой хрен я сюда припёрся?» растворяются в ледяной воде. Долго не задерживались, спуск не легче подъёма, с учётом погрешностей – времени впритык.
Несколько тревожило, что Доктор так и не появился. То ли обиделся, то ли спит где-то. Поорали для приличия и выдвинулись в обратку. Через некоторое время убедились, что Жеки на плато нет. Нет его и на последнем привале, нет и ниже, и там, где последний раз видели. Вот чукча! Не дошёл, не подождал, всех оставил в непонятках и ушёл! Побрели дальше. Как вышли на промежуточную вершину, связались с лагерем, узнали – никто ещё не возвращался. Маты стали громче и чаще, разворачиваемся в цепь, но друг друга плохо видно, через каждую минуту перекличка. Ноги в берцах ноют и просятся отдохнуть. Чем ближе лагерь, тем меньше шансов, что Доктор где-то между нами. Через два часа убеждаемся в этом окончательно.
Молча стоим вокруг костра и смотрим друг на друга. Сашка-костровой не верит глазам: «Вы чего, Жеку СОВСЕМ потеряли?»
Все молчат. В голове тысяча и одна мысль: «Жека – матёрый турист, придёт, никуда не денется! – А помнишь, как ты сам на исхоженном вдоль и поперёк Педане заблудился? Дважды! – Так это что получается? Надо опять идти НАВЕРХ? Ни за какие коврижки! – А если он не придёт до темноты? Это ведь писец.»
Сашка прервал молчание: «Всем жрать и отдыхать. Подождём немного.»
Ложки бренькают в полной тишине. Размышляю, снимать или не снимать берцы. Потом засовывать избитые ноги обратно – удовольствие ещё то. Первым не выдержал Лёха: «Чё его искать, не маленький. Щас стемнеет через час, ещё кого-нибудь потеряем. Будет знать…» Все молчат. Идти никто не хочет, некоторые просто не могут. «Лёха, а если до темноты не придёт?» «Ну и хрен на него, пусть там ночует!» «А если ногу повредил?» «И что, мы его по этим ебеням вынесем?» «Ты сам понял, что сказал?» «А ты меня не учи, я не первый раз, сам потерялся, пусть сам выбирается!...» Димон хватает Лёху за грудки: « Вали отсюда, пока не получил!» Растаскиваем крикунов в стороны. Одни молча встают, отряхиваются, надевают перчатки, пора выдвигаться. Двое молча пьют чай, никуда не собираются.
Мишка волнуется: « Па , у меня нет фонарика». «А ты куда собрался?» «Искать». «Ну да, не хватало ещё тебя потерять, что я матери скажу?» «И что? Мне с НИМИ оставаться?»- он покосился на «саботажников». Вот, мля, незадача…
Прорабатываем варианты. Если Доктор промахнулся распадком (наиобычнейшее дело), то всё равно выйдет на дорогу, по темноте пустим машину с прожектором, где-нибудь, да подберём. Всё равно необъятное не обхватить. А лес будем прочёсывать на том же маршруте, но поширее.
И тут случается чудо – из леса появляется знакомое бородатое, орущее, матерящееся существо. На фоне взрыва смеха и взаимных пинков было слышно только Мишкино: «Дядя Женя, если бы я вас на вершине спящим нашёл – забил бы палкой нафиг!»