|
Осенний Израиль очень похож на Израиль зимний. Разница только в ощущениях. Сегодня идет дождь и ты понимаешь, что это осенний дождь, а на завтра наступает зима, хотя за окном ничего не изменилось. В это время хочется писать грустные стихи, покопаться в себе, поразмышлять о смысле жизни или вспомнить о приближающемся дне рождения.
В один из осенних дней лейтенант Рыбкин составлял план занятий своей группы. Продираясь сквозь дебри все еще чужого языка и матерясь на родном, он писал и переписывал написанное. То, что инициатива наказуема, Рыбкин знал еще по службе в Советской Армии, но и на старуху бывает проруха. На совещании, где лейтенантам отводится роль массовки, он неожиданно выступил и заявил, что хотел бы изменить программу подготовки своей группы. Командование сначала не сообразило откуда исходят эти звуки, а затем, очевидно, поддавшись минутному настроению, дало добро: "Два дня на представление детального плана занятий."
Два дня казалось бы не мало времени, но ведь речь шла о двух армейских днях. А что такое армейский день. Это изматывающая рутина в полевых условиях и 3-4 часа сна. И теперь, глупый лейтенант, должен эти часы посвящать подготовке плана.
План не хотел составляться, временные рамки растягивались на лишние часы в сутках, логистика группы раздувалсась до батальонных нужд, а гланое, никак не выходила четкая формулировка "зачем, кому и почему это все нужно". Рыбкин мужественно борясь со сном, прежде чем полностью отключиться, успел кое что выправить.
Его разбудил посыльный из штаба. Приподняв голову над столом и отклеив приставшую к щеке бумагу, в полудреме лейтенант выслушал посыльного и стал собираться. Мелкий холодный дождь отогнал остатки сна и к штабу он прибыл в довольно бодром состоянии.
Задача поставленная перед подразделением Рыбкина была проста: не пропустить автобус с боевиками. Каким образом - не важно, смотря по обстоятельствам.
Было понятно, что работать придется без прикрытия, своими силами. Как обычно и ничего нового.
До места добрались без приключений. Расставив, правильнее было бы сказать, разложив в придорожной грязи, людей, Рыбкин лично расстянул шипы на дороге и приготовился встречать гостей. Накрапывал серый холодный осенний дождь и настроение от этого было таким же серым. Сырая сигарета никак не прикуривалась и Рыбкин со злостью отшвырнул ее в сторону. И тут, из-за поворота, выехал старый, выкрашенный в непонятный цвет, автобус. Лейтенант собрался и, подняв руку с открытой ладонью вперед, сделал шаг навстречу. Автобус остановился в метре от шипов и из открытых окон высунулось несколько автоматных стволов.
"Как в дурном кино,"- подумал Рыбкин.
Дверь автобуса открылась и оттуда вышел высокий чернобородый араб в камуфляжной форме, но без оружия.
"Сегодня твой счастливый день, еврей,- сказал он.- Убери шипы и отойди в сторону. Мы не тронем тебя."
"Брат мой*,- ответил ему Рыбкин. Он очень любил обращаться к арабам этим словом.- Сегодня не мой, а твой счастливый день. Стоит раздасться хоть одному выстрелу или я сделаю неосторожный жест, твой автобус вместе со всем содержимым взлетит на воздух. Так что шахидов сегодня прибавиться. Могу предложить другой вариант: вы разворачиваетесь и возвращаетесь туда откуда прибыли, а "ошахидитесь" в другой раз."
--------------------------------------
*Брат мой - ахуй ( араб.)
--------------------------------------
Араб вернулся в автобус. Оружие из окон исчезло и через минуту на дороге остался Рыбкин в гордом одиночестве. А через час из штаба пришла команда на отход.
Вечером, заполняя рапорт для боевого журнала, Рыбкин вдруг понял чего не хватало его незаконченому плану. Он оставил рутнную писанину и принялся перделывать свой план. На этот раз мысли были как никогда причесанными, а формулировки четкими.
К утру план был готов и выглядел вполне приемлемо. Рыбкин вышел из прокуренной палатки на свежий воздух. Моросил все тот же серый зимний дождь.
|
Login
Register
FAQ
Search
