JOURFIXE

Глава вторая Только после работы баньку растопил, целый день под трактором валялся, как Михалыча принесло. – Закрой поддувало и не сифонь, - говорит. У него батя после войны паровозным машинистом работал, от него Михалыч и набрался всяких словечек. – Чего стряслось-то, спрашиваю? - Да прибег Красномордый, позвонили ему, завтра с утра комиссия из райкома припрется, готовность техники к весне проверять будет. А у нас еще два трактора в калашном ряду стоят. До утра надо сделать. Весны им в декабре захотелось!
Покряхтел я, неохота снова в робу влезать. Знал бы, так и не снимал. И то сказать, роба мне всяких костюмов попривычней. И по полу масляному под трактором в ней ползать сподручно, и на регистрах теплых в боксе кемарнуть, когда ключи из рук выпадать начинают. Ну да делать нечего. Красномордый, парторг наш, мужик непростой, враз жизнь осложнить может. Вон в начале осени Василь Петрович, сосед, кабанчика своего за баню сводил, а свежинкой с Красномордым не поделился. И недели не прошло, как пришел сосед в контору, угля выписать, а ему от ворот поворот – нету ему угля.
- Ну, ты давай, подгребай, а я еще к Ефиму заскочу, пока он у Насти под боком не пригрелся, - поторопил меня Михалыч. Вошел я в робу, как космонавт в костюм, колом промасленная стоит, почесал затылок, сунул в карман бутылку допингу, кукурузным кочаном заткнутую, жена тормозок тем временем сообразила, воротник поднял да и шагнул в темень.
К моему приходу первый трактор уже загнали в стойло и Серега орал Коляну, что если тот еще раз уронит ключ вместе с пробкой в корыто с отработкой, то он не посмотрит, что у Коляна вся морда в масле и смажет еще. Ну, это он так всгда орет, для поднятия настроения. Тут ворота в бокс со скрипом приоткрылись, и в бокс вошел товарищ Дзержинский.
- Кондратий, - сказал Колян, снова роняя ключ в корыто.
- Комиссия, - сказал Серега из-под трактора.
- Кто тут старший, - спросил Дзержинский?
- Ну это, как его, ну я бригадир, - застегивая верхнюю пуговицу телогрейки сказал Михалыч. – Вы из комисии будете?
- Мы из армии будем. Машина у нас сломалась, тут неподалеку. Заглохла посреди страны. Можете помочь?
- Ну это мы запросто, - загудел притихший коллектив. Своим как не помочь, в армии все служили, это городские от армии, как от чумы шарахаются.
Запрягли Кировца, притащили, выковыряли из кабины солдатика с лейтенантиком, показали им место потеплей, пусть отогреваются, покемарят пока мы тут вокруг ихнего агрегата ползать будем. Допингу моего, правда, маловато, но это дело в наших краях поправимое.
К утру все, чего ночью открутили, на место прикрутили, Михалыч завел движок, послушал, пощупал, понюхал и остался доволен. Залили мы воинам полный бак солярки и поехали они радостно нас снова защищать.
По дороге домой Михалыч задумчиво спросил, – слышь, а кто такие Морлоки? - А хрен его знает. Ты откуда это слово вытащил?
- Да этот, лейтенантик, спал беспокойно, все чего-то непонятного бормотал. Прислушался, а он так отчетливо - Морлоки стараются.
- Ну, раз стараются, значит, работяги. Кормильцы, стало быть. Ладно, я уже пришел. Ща из робы вылезу и баньку все-таки истоплю. И до завтрева утра не кантовать. Дверь не открою. Слышь, Михалыч!

Мало, но смачно!! (с)

Zer gut!

Хорошо!

Хорошо получилось.
Да, кстати... к вопросу о восприятии с той и другой стороны.

Было это с одним моим коллегой лет без малого лет пятнадцать назад, когда мобильник еще был признаком неимоверной крутости, неправедного богатства и принадлежности к криминальному миру.

Работал товарищ в отделе техобслуживания солидной инофирмы и имел казенный мобильник для срочных вызовов, если где-то в Зауралье вдруг полгорода без <не-важно-чего> останется. Ну либо если высокое забугорное начальство резко захочет узнать, исправно ли "эти русские" службу несут - хоть в свое рабочее время, хоть вне его.

И вот поехал как-то он на праздники за пару-другую сотен километров от города в лежачую деревеньку к деду. Работы много, работа грязная, дед старый... в общем, вечером застолье, а поутру хочешь ли, не хочешь - надо навоз из хлева на огород кидать. Кидают они с дедом, а тем временем по деревне через гОвны ползет подержанная, но по тем местам и временам невъ#бенно крутая иномарка. Ползет и по закону жанра застревает.

Выбирается из машины пациент в штиблетах, смотрит - два мужика опухших и зеленых в навозе копошатся. Зовет типа выручить, обещает не обидеть в натуре. Накидали они досок гнилых под колеса, толкают...

И в это время звонит мобильный.
Приятель мой сбрасывает навозную рукавицу на багажник, лезет за пазуху, достает мобилу и принимается ботать по-аглицки. Нынче это никого не удивит, а тогда времена были девственные, только-только Думу от копоти отмыли после артобстрела. Пациента как током шарахнуло - не то перед ним засада супербандитов каких, не то израильский спецназ в Верхних Зажопьях высадился... Бросился он в свою таратайку, дал по газам и унесся сквозь гОвны уж неведомо каким чудом.

Дед его потом корил - мало, мол, того что из-за пищалки твоей без бутылки остались, так еще и рукавица пропала...

ЕМНИП, обстрел Думы был в октябре 93-го, значит, не пятнадцать, а четырнадцать лет... Пять баллов

Я написал "без малого пятнадцать". Чуть-чуть меньше, стало быть... кажется, в 1994.

Вместе с твоей подписью, звучит очень когнитивно!:-)

По совершенно секретным разведсведениям, я иногда пользовался этим выражением в студенческие годы. Потом забыл. Но память людская хранит многое, и мне о нём напомнили. Моему охудивлению не было границ Могу, значит, отмочить такой перл, чтоб тринадцать лет помнили...

ИЗЯ ИЛЮБОВЬ

С каждым ведь бывает. Рано или поздно, осенью или весной. Весной, почему-то, чаще. А так хорошо было. Пустое сердце билось ровно и никакие розы-слезы в голове не вертелись, отвлекая от любимого дела.
Два раза в месяц, первого и пятнадцатого, если не воскресенье, появлялся в нашей лаборатории посланец Палаты Мер и Весов. Госповеритель. Не Господь Бог, Поверитель, а Государственный поверитель. Веселый, добродушный мужик. Ну что ему не быть веселым? Сиди, покуривай, чаёк потягивай. Все он знает, все помнит, все понимает, по пустякам не придирается. Ну, к примеру, почему это мы двенадцатиточечный мост ЭМДС сдаем ему на третьей точке, а не от первой по двенадцатую по порядку? Да потому, что если вписался этот мост в допуски на третьей точке, то на остальных и подавно впишется. А точки менять – провода к магазину сопротивлений перепаивать. Не предусмотрено конструкцией подключение через клеммник, только пайкой. Мужик спокоен, мы спокойны, все при деле, тишь да благодать.
И вдруг, первого или пятнадцатого – неважно, но именно весной, открывается дверь и вплывает некое существо, сделанное из огромных голубых глаз и еще чего-то такого, неосязаемого. Весеннего ветерка, солнечного лучика, черт его знает, из чего их делают. Ну не поэт Изя, а молодой инженер-электрик. Почувствовал он только, что сердце его электрическое вдруг скачком переключилось с двухсот двадцати вольт на триста восемьдесят. А следом за этим Чудом, возвращая нас на землю, появляется шеф и представляет нам нового госповерителя.
На следующий день у Изи над столом появился табель-календарь. Но судьба – злодейка, в лице шефа, подсунула Изе испытание. Нет, вначале ремонт, а уже потом испытание какого-то хитроумного гидравлического регулятора с маслонасосом. И госповерителю его сдавать не нужно. Для подобных работ было у нас отдельное помещение, но Изя как-то уболтал шефа, мы помогли ему затащить агрегат на второй этаж и приступил Изя к ремонту регулятора, периодически поглядывая на табель-календарь.
Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Ох, как не скоро. Но вот он настал, этот день. Надо ли говорить о том, что Изя пришел на работу выбритым, в новом праздничном костюме, в галстуке и в одеколоне. По запаху – вроде даже и не в «Тройном», бери выше. Там, как минимум, «Шипр» был.
Чудо пришло без опозданий, достало свой институтский конспект и принялось госповерять мост ЭМДС, который сдавал Витя. Госповерка началась с вопроса, почему это сразу третья точка? Получив короткий Витин ответ и развернутое Изино объяснение, Чудо спросило у Изи: - это Вы сдаете мост? Просело у Изи сердечное напряжение до 127 Вольт. Чуть сердце не остановилось. – Нет, мой прибор, к сожалению, пока госповерки не требует, ответствовал Изя, ретируясь на исходную позицию у регулятора. Чудо удивленно осмотрело всхрюкнувший коллектив взглядом, устремленным в бесконечность и повернулось к Вите. – Переключайте теперь на первую точку! Витя напрягся, но молча взял в руку паяльник.
Паяльники мы делали сами. На 12 Вольт. Открытая спираль создавала допролнительные удобства - очень удобно прикуривать. У каждого рабочего места был ряд розеток с напряжениями 12, 24, 36, 127 и 220 Вольт. Включаешь холодный паяльник на 36, через пару секунд на 24, а потом на 12. Минута – и паяй.
Все произошло на редкость синхронно. Держа в левой руке паяльник с открытой двенадцативольтовой спиралью Витя воткнул его в розетку. Сеть у нас была хорошая. Промышленная. Силовая.
Ч=0.
Раздался небольшой ядерный взрыв. Спираль паяльника перешла в газообразное состояние минуя расплавленное. Чудо, перед голубыми глазами которого возник огненный шар, пронзительно взвизгнуло. Изя от неожиданности нажал кнопку «Пуск» на регуляторе. Изина струя турбинного масла из незакрытого продувочного штуцера под давлением 8 атмосфер радостно рванулась прямо к Изиной любви. Изя нажал на «Стоп», Витя вытащил вилку паяльника из розетки 220 вольт.
Ч=Ч+1 секунда.
Посреди комнаты стояло Чудо в турбинном масле с голубыми глазами и опаленными ресницами. Масло стекало на пол по подолу нового, шелкового, голубого, в цвет глаз, платья, образовав на линолеуме проекцию Чуда на плоскость. Проекция имела незавершенный вид. Чудо не догадалось повернуться к струе и другим боком. Картина маслом не удалась.
Замешательство наше было недолгим. Изя, как старший лейтенант запаса, взял командование на себя. Позвал из соседней комнаты Лилю, нас вымел в коридор, вышел сам, доставая папиросу дрожащими руками. Очки у него запотели. Кто-то молча поднес зажженую спичку.
Лиля помогла Чуду снять платье, завела ее в кабинет шефа и принялась обтирать всхлипывающее Чудо протирочными салфетками, смачивая их в ацетоне. Нам было приказано: одним - мигом взять на складе новое ведро и набрать ацетона, другим - вытереть лужи масла на полу и столах. Вернулась бригада, высланная за ацетоном. Сейчас, пару минут – и будет, как новенькое, - приговаривал Изя, опуская платье в оцинкованное ведро с ацетоном. Ацетон побурел. - Наверное, придется пару раз ацетон менять, сказал Изя, помешивая в ведре ручкой швабры. – Сейчас платьичко отожмем, этот ацетон сольете в отработку, ведро сполоснете и принесете чистого, - скомандовал Изя и вынул древко швабры из бурого раствора. Древко швабры было густо облеплено какой-то субстанцией. Изя сунул руку в ведро и вынул шарообразный непонятный предмет. Это было то, что осталось от платья. Шелк оказался вискозным.
Посреди большого города, в большой фирме, в большом кабинете шефа плакала большая полуголая безнадежная Изина любовь.