JOURFIXE

ЗамПотеШная история

- Да ты охуел, полковник!- от возмущения у Рыбкина перехватило дыхание. Он вскочил со стула, но резкая боль в ноге вернула его на место.
Толстомордый полковник- кадровик, даже не пошевелился. Он смотрел на Рыбкина с понимаем, но в его глазах читалось: “Hе выёбывайся, капитан.”
Рыбкин сделал глубокий вздох, затем выдох, мысленно сосчитал до десяти и уже после этого смог говорить спокойно.
- Я не согласен с решением о моем переводе в войска Обеспечения. Я понимаю, что для аналитического отдела разведки рожей не вышел, но, все таки, я - боевой офицер и еще вполне могу послужить в этом качестве. Пусть не в спецназе, пока. Пехота меня вполне устраивает. Дайте мне пехотную роту и я сделаю из нее самое боеспособное подразделение АОИ.
- Рыбкин, Рыбкин, горячий ты парень, ну где же я для тебя роту возьму?
- А что, в пехоте наметился переизбыток офицеров?
- Офицеров, как всегда, нехватает, но я имею в виду здоровых офицеров.Ты себя в зеркале видел? Только оклемался и сразу в пехоту. Да ты же на первых метрах марш броска сдохнешь, ротный ты хренов.
“ А ты, сука, сдохнешь, только от одной мысли о маршброске,”- подумал Рыбкин.
- А в Обеспечении, - продолжал полковник,- послужишь зампотехом в самом боевом танковом батальоне, а через годик мы тебя на учебу отправим, за счет армии. Или вот, через год открывается должность командира электроцеха на танковом заводе…
- Ну какие, нахрен, танки! - Взвыл Рыбкин. - Что я в них понимаю!
- А тебе не надо ничего понимать, тебе надо командовать теми, кто разбирается.
- Маразм!
- Армия. Ты не кипятись, иди домой, подумай и приходи как надумаешь.
- То есть, других вариантов нет?
- Нет.
- Я бы хотел воспользоваться своими связями.
- Пользуйся, но имей в виду, со мной уже бесседовали о тебе, и даже те, перед кем я на вытяжку стою. И только благодря твоим связям, ты все еще не отправлен на пенсию и я, обрати внимание, очень терпеливо с тобой разговариваю, а не выкинул тебя за дверь еще пол-часа назад.
“Попробовал бы,” - мысленно улыбнулся Рыбкин.
- Хорошо, я подумаю.
- Мне так и сказали, что с тобой, иногда, бывает приятно иметь дело.

Рыбкин встал, козырнул и вышел из кабинета. Встречаться ни с кем не хотелось, одна только мысль, что его начнут распрашивать о самочувствии, раздражала. А тут еще, успокоившаяся было, боль в ноге снова дала о себе знать. Денек получался не из лучших.
Он брел по длинным коридорам-лабиринтам Министерства Обороны и задавал себе гамлетовский вопрос: “Какого хрена?”
И тут из-за угла донеслось.
- Ёб твою мать, Ося, когда ты мне танк вернешь?
- Миша, не пизди, твой танк еще не прошел все испытания.
- 3000 километров по базальтовым породам - еще не все испытания?!
- Ну положим не три тысячи, а всего лишь две семьсот…

Рыбкин остановился и тряхнул головой, отгоняя эту галюцинацию – разговор шел на русском, вернее на русском матерном. Он еще раз оглядел себя и коридор Министерства Обороны, нет, это не галюцинация- последствие контузии, и он в Израиле, и на нем его форма. Что же это такое?
Он завернул за угол и увидел двух ругающихся майоров. Первый был высокий, по богатырски сложененный и, не смотря на относительную молодость, седой. Его оргомный мясистый нос частично скрывали пышные усы. Второй был мелкий, подвижный, о таких говорят, шустрый, и тоже с пышными усами.
При появлении Рыбкина, майоры прервали беседу и уставились на него, состроив на лицах зверские гриммасы, какие обычно бывают у сержантов на курсе молодого бойца.
- Чего надо, - обратился “мелкий” к Рыбкину на иврите с тяжелым русским акцентом
“Примус починяю,”- хотел было сострить тот, но сдержался.
- Да вот иду себе мимо,- русский акцент Рыбкина, был так же неистребим.
Майоры посмотрели друг на друга, а затем на эмблему на плече этого капитана. Рыбкин в свою очередь осмотрел эмблемы майоров.
“Мать моя! Обеспечение,”- чуть не закричал он.
“Нихрена себе! Русский в разведке,” - в свою очередь удивились майоры.
- Сюр какой то. Посреди Цитадели, в самом логове сионисткого агрессора, стоят три офицера и трындят по-русски,- заржал “мелкий”.
Напряжение мгновенно спало и земляки перезнакомились. Крупный, бывший ленинградец, Ося Оленин, был командиром испытательного отдела бронетехники, а мелкий, москвич, Миша Левин, начальником над чем-то жутко механически-дизельно-ходовым.
Рыбкин тут же взял быка за рога и в кратце рассказал им о своих сомнениях.
- Давай, так, чтобы “не на одной ноге”, - сказал майор Ося.- Завтра в 11:00 приезжай ко мне на Сторожевой Холм. Найдешь мой отдел, там и поговорим.

***
Дорога к новому месту службы заняла у Рыбкина два дня. Можно было конечно и за 3 часа доехать, но он не торопился. Пообедал в скрытом от туристических глаз ресторанчике “Роза Галилеи”, продегустировал вина в трех винодельнях и
отправился ночевать к бывшему сослуживцу, вышедшему в отставку и неожиданно вернувшемуся к религии.
На следущий день он, свежий и отдохнувший, входил в штаб танковой бригады “Громовержцы”, чьи батальоны были разбросаны по Голанскому плато. Комбриг встретил Рыбкина с нескрываемой неприязнью. Еще бы, этот капитан был во-первых из “этих, с вечно задраными носами”. Во-вторых, говорил медленно:”подумаешь последствия контузии, а кто тут вообще не контуженый?”. И в-третьих , он ему просто не нравился.
- Ты когда нибудь танк видел? – Оторвавшись от изучения личного дела нового зампотеха спросил полковник Комбриг.
- Только на картинке,- отрапортовал Рыбкин и тут же вспомнил наставление вернувшегося к религии друга: “Прежде чем слово сказано оно проходит через две пары ворот – зубы и губы. Это шанс не произнести лишнее.”
“Фильтруй базар,”- перевел Рыбкин библейскую мудрость на новорусский.
Конечно, полковник не оценил шутку. Он вскипел, напомнил этому невесть что возомнившему о себе капитанишке, что сейчас он находится в армии, а не там где он проводил время раньше. И если он забыл или вообще не знает, что такое армия, то он, Кобриг, лично готов ему это объяснить.
- Твой батальон номер 4. Свободен,- на одном дыхании закончил полковник.
И Рыбкина как ветром сдуло. Оказавшись за пределами штаба, он отдышался:
“Нифига себе, добро пожалововать в войска” и пошел узнавать где стоит его часть.

Батальон встретил Рыбкина неповторимым запахом из смеси солярки, масел, нагретого металла и сухой травы. У выстроенных под открытым небом танков возились экипажи, группа солдат волокла на себе небольшую цистерну, а из штабного вагочика доносились крики.
“Вот же нервный народ, танкисты,”- подумал Рыбкин и направился на звуки ора.
- Если вы так же и на “показухе” обосретесь, я вам всем устрою бессонный месяц, с полной выкладкой. Вам Ливан тогда домом отдыха покажется. Завтра утром жду докладов. Свободны.
Из вагончика вышла группа молодых лейтенантов танкистов и их лица совершенно не выражали служебного рвения. Отойдя от штаба, они закурили, что-то бурно обсуждая и смеясь.
“М-да, бардак, тут у вас, товарищи танкисты. Будем наводить порядок,” - подумал Рыбкин и вошел в штаб.
Молодой комбат в чине майора встретил его приветливо, но сдержано. Обменялись рукопожатиями и, не отрывая взглядов, как два бойца перед схваткой, сели друг против друга.
- Рыбкин?- начал комбат Юваль. Тот кивнул, подтверждая, правильнось произношения. – Ты когда нибудь танк видел?
“Твою мать, и этот туда же! В комбриги, что ли, готовится?”
- Только на картинке, - повторил свой ответ Рыбкин.
Комбат на минуту задумался, переваривая услышанное.
“Нет, не дорос ты пока до комбрига.”
- Шутишь?
- Юваль, давай без херни и патетики. Я сюда служить направлен и собираюсь это делать как положено. А ты заинтересован в нормальном зампотехе. Наши интересы полностью совпадают и, как я понимаю, на сегодняшний день, я тебе должен стать “роднее” твоего начштаба. Кстати, где он?
- У него жена рожает, - вдруг, как-то обмяк Юваль. Ему видимо, тоже надоело постоянно находится "в позе". - Давай, иди знакомься с офицерами и принимай технику. Мы на следущей неделе начинаем перевооружение.

Если бы Рыбкин знал, что такое перевооружение танкового батальона, он бы сразу застрелился. Списать только один танк стоило столько нервов и сил, сколько он, казалось, никогда раньше не тратил. Но списанием дело не ограничивалось. Затем наступал второй этат- прием новой техники. За новой техникой он отправлялся в центр страны и почти неделю, а иногда и больше, буквально жил на танковом заводе. Когда наконец танк был принят и отправлен в часть, Рыбкин связывался с
Осей Олениным и напивался. А напившись, он хватал Оленина за грудки и пьяно рыдая тряс его.
- Ты же говорил техника, новые технологии. Где твои технологии? Я по-уши в говне и бумагах, а ты говорил…
Ося был старше Рыбкина лет на 15, а потому мудрее и опытней. Он отстранял от себя пьяно рыдающее тело и укладывал его проспаться. Утром Оленин лично отвозил его в часть, а, заодно, совершал неожиданную инспекцию на подчиненный ему полигон, находившийся недалеко от рыбкинского батальона. От стиля осиного вождения Рыбкин окончательно приходил в себя и в часть являлся бодрый и, как будто, выспавшийся.
Но вдруг, через какое-то время ему стало нравиться то, чем он занимается. Уже и списания и прием техники проходили без надрыва, и даже такое смертельное для зампотехов действо, как отправка танка в рембат проходила довольно гладко.
Это было как любовь, но не любовь с первого взгляда, а чувство прошедшее через все стадии и состояния: от неприятия и разочерований, до осознания того, что просто представить себя не можешь вне всего этого.

Он по-прежнему дружил с Оленинм, ставшим к тому времени подполковником, но встречаясь с ним, уже не пил без меры, а слегка подвыпив, рассказывал Осе байки.
- Представляешь, привожу в рембат танк, а там чумазый лейтенантик из наших. Я к нему, мол зёма, принимай технику, а он, зараза стал в стойку и ни в какую. Я к нему и по-доброму, и по-злому…
- По-злому, это как?
- Это с монтировкой.
- А он?
- А он со своей. И стоим мы с ним как два дурака с монтировками. Потом опять лаяться начинаем. Короче, надоел мне это цирк, и я пошел к командиру базы. А тому все похер, у него дембель через месяц или два, и он, не глядя, подписывает мне все бумаги и фактически становится владельцем моего “слона”. Ха, я возвращаюсь к тягачу и разворачиваю его так, что он перекрывает все подъезды к базе. Закрываю его, забираю ключи и возвращаюсь к летёхе. Тот не может выйти из транса, а я так игриво помахиваю у него перед носом ключами и подписаными документами, мол теперь это твоя проблема, дорогой товарищ лейтенант.
- А без ключа рембатовцы не заведут твой тягач,- криво усмехнулся Ося.
- Заведут конечно, у нас там парни надежные, но тягач им вскрывать придеться, я его тоже закрыл. А потом, им же эту технику надо будет мне вернуть, а я их, как ты понимаешь, за каждую царапину иметь буду.
- Зато следущий танк ты никогда в жизни не сдашь.
- Сдам, - усмехнулся Рыбкин.
- Как?
- Летёха, его, кстати, Витей зовут, решил, что со мной лучше дружить. И он прав.
- Нет, я тебя, все таки, заберу к себе в отдел когда вакансия откроется.
- А ты, помниться, обещал меня на какое-то испытание пристроить.
- Уже получено добро, будем испытывать системы на горе Хермон в снег и в ветер.
Ты - командир испытаний.
- Добро, а когда
- В конце февраля.
- Я себе там яйца не отморожу?
- Смотря как оденешься.

Иногда Рыбкину приходилось решать в батальоне совершенно не технические вопросы. Заряжающий орудия, ефрейтор Захави, получил взыскание от командира танка, старшего сержанта Кохави, за то, что уронил тому на ногу снаряд. Получая взыскание, ефрейтор сильно стукнулся боком о танк. При этом у него образовался синяк под глазом. И теперь заряжающий Захави вынужден посещать военного психолога, так удручающе на него подействовала эта ситуация. Рыбкин было дернулся: “А причем тут я? Куда взводный с ротным смотрят? “.
Но комбат Юваль ему напомнил, что ефрейтор ударился о танк, следовательно, и, даже логично, что разбором дела займется зампотех. И Рыбкин разобрался. Он похвалил ефрейтора, за стойкость и мужество и предупредил его, что если тот еще раз уронит снаряд, то он, капитан Рыбкин, лично совершит с ефрейтором нечто противоестественное, с применением уроненного снаряда. Потом он наградил командира танка отпуском на выходные, проведя с ним перед этим бесседу по педагогике. После этой беседы сержант вышел из вагончика зампотеха бледный и слегка пошатываясь. Вздючил он и взводного. А что делать, у взводных судьба такая, огребать по полной программе и в бою, и от начальства.
Рыбкин по-отечески пожурил ротного, намекнув ему, что если подобное повториться, не миновать ему инвентаризации. При слове “инвентаризация” ротный напрягся и по выражению его лица было видно, что роте сегодня непоздоровится.


***
- Кто его вообще видел этот сирийский спецназ,- комабат явно был не в духе.- Откуда он вообще на нас свалился? Рыбкин, ты видел сирийский спецназ?
- Случалось.
- Ну и?
- В последний раз счет был 3:0 в нашу пользу.
- А не в последний?
- По всякому бывало. Но у меня с ними, в самом деле, опыт небольшой.
- А-а, - комбат удрученно махнул рукой.- Во всех газетах… Где почта, дежурный? Во всех газетах только и пишут что о сирийцах, и о том как они захватят высоты, а мы все обосремся, не сходя с места. В общем, командование округом решило провести большие маневры со стрельбой по воробьям. От нас участвует вторая рота. Рыбкин, мне не надо тебе объяснять, что все должно пройти на высоте? Всё. Свободны

Рыбкин усмехнулся, козырнул и вышел. Хотя радоваться тут было нечему. Ему предстояло подготовить роту к входу в Южный Ливан, принять другую, выходящую оттуда и подготовить третью к учениям. А времени, как всегда, выделялось – “еще вчера все должно было быть готово”.
Сумасшедший день сменялся еще более ненормальным. Подготовка техники к входу в Ливан, встреча вернувшейся из Ливана роты. Подготовка роты к учениям. И вечно чего-то не достает, и всегда чего-то не хватает. Особенно времени.
“В отпуск! Срочно!,”- думал Рыбкин, ругаясь с оружейником, или лично меняя, непонятно чем перебитый, силовой кабель.
И когда вдруг все закончилось, он почувствовал какую-то внутреннюю пустоту и безразличие, но решил, что это от усталости. Рыбкин добрел до своего вагончика и как был в грязной одежде так и рухнул на раскладушку. Закурил и тупо смотрел на клубящийся под потолком сигаретныий дым.
- Эй, ты живой или уже зомби? – это был, тихо вошедший в вагончик, комбат
- Что на этот раз случилось?- не вставая спросил Рыбкин. Вне службы он позволял себе такое.
- Тут твой друг - подполковник, как его, с усами, хочет тебя на недельку одолжить.
- Оленин?
- Комбриг дал добро. А сам то ты что думаешь? В отпуск не собираешься?
“В отпуск! Срочно!”- подумал Рыбкин
- Нет проблем. Когда выезжать?
- Завтра поедешь к нему в отдел, – и уже выходя добавил.- И последнее, в порядок себя приведи.

На следущий день Рыбкин, побритый, постриженый и в отглаженой форме, сидел в кабинете Оленина и читал план учений испытательного отдела бронетехники.
- И это всё?! Я вывожу всю технику в поле, мы там ночуем и возвращаемся на базу?
- А ты еще что-то хочешь с этой грудой металла делать?
- Нафига тебе эта показуха нужна?
- Округ приказал. Наше начальство подмахнуло.
- А у тебя, что офицера нет такой фигней заниматься?
- Офицер есть, но я тебя собираюсь забрать к себе и это будет лишним поводом о тебе напомнить.
- Ты хочешь сказть, что подъем танка на Хермон посчитали oбычной рутиной? Нифига себе людей ценят в нашем департаменте.
- А в других частях по-другому,- усмехнулся Ося.
- Да в общем-то так же,- должен был признать его правоту Рыбкин.

И дальше они уже обсуждали детали перехода техники из пункта А в пункт Б и расположения ее лагерем.
- А почему ты хочешь оставить “семдесят второй” на холме?
- У него проблемы с двигателем и с ходовой. Чтобы не возиться с ним оставишь его там. А потом если он не заведется, мы его сами на следущий день отгоним.
- А экипаж?
- Назначишь старшего и пусть еще одну ночь проведут в поле.
- Не стал бы я так рисковать.
- Ты веришь в эти сказки о сирийском спецназе? Нам никаких предупреждений не давали.
- Это не сказки. Но если танк не заведется, мы его будем сами вытаскивать. Для этого припиши мне тягач с водилой.

Через два дня детальный план учений был готов, одобрен и отправлен в штаб Северного округа для окончательного утверждения.
------------------------------------------

Командир танковой роты лейтенант Дорожный готовился к учениям. Он был недавно назначен на должность и этот выход в поле в новом качестве был для него первым. Облажаться очень не хотелось.Но Дорожный был неплохим командиром и был уверен в своих людях и технике.
С первыми лучами солнца, десятка железных слонов с ревом выкатилась за ворота базы.

Командир испытаний капитан Рыбкин оглядел свое воинство- военносслужащих испытательного отдела - матюкнулся про себя и дал отмашку “по-машинам”. Сам он возглавлял колонну из потрепаной испытаниями техники на командирском грузовичке “нун-нун”. Строго следуя указаному на карте испытаний маршруту они добрались до точки где должны были разбить лагерь. Покрашеный в серый цвет Т-72 советских времен, оставили на пригорке, а остальную технику расположили установленым порядком и занялись обустройством лагеря. Рыбкин распределил обязанности и выставил охрану. В солдатах срочниках он не сомневался, но к испытаниям были прикомандированы штатские, служившие, точнее работавшие, в армии. С ними приходилось обращаться иначе, а так же делать вид, что понимаешь их трудности и проблемы.
Самой популярной фразой этого испытания стала: “Понимаю, сочувствую, ничем помочь не могу.”
Ночью Рыбкин не сомкнул глаз проверяя и перепроверяя посты. К рассвету он успокоился и позволил себе уснуть, свернувшись калачиком в кузове грузовичка и накрывшись куском брезента.


Выход в поле прошел “на ура”- без сучка и задоринки. Дорожный собирался отработать боевой разворот танковой роты, произвести стрельбы и уже после этого возвращаться на базу. И тут он увидел сирийский танк. Тот нагло стоял на пригорке, а невдалеке стояла побитая израильская техника и копашились какие-то люди.
“Они все таки решились,”- подумал Дорожный об увиденом. Он связался со штабом дивизии и доложил обстановку. В штабе не поверили, но Дорожный подтвердил свое сообщение. Нагло стоящий, сирийский танк уже видела вся рота.
В дивизии поняли, что это не галюцинация и связались со штабом округа. Штаб округа запросил комроты и тот еще раз подтвердил свой доклад. И тогда последовал приказ: “Уничтожить!”
Развернув свои танки боевым клином, Дорожный вывел их на позицию огня. Запросил штаб и, получив подтверждение, дал команду:”Залп!”

Рыбкин не понял, что произошло. Оглушенный, но пытался собрать своих людей, и сообразить, что всё это значит. Он видел дымящиеся обломки “семьдесят второго” и далеко в дыму какие-то танковые силуэты. Схватил рацию.
- Я, Лис 4, вызываю Лис 1. Меня атаковали. Вести бой не имею возможностей.
- Лис 4 займите оборону. На вашем участке прорыв сирийцев. Попытайтесь отбить первую атаку. Помощь направлена.

“Ёб твою мать, вот так начинается война,”- но дальше думать на эту тему не было времени.
Он вытаскивал оглушенных, контуженых, но живых солдат и штатских, пытался привести их в порядок и сосчитать людей и стволы. Вместе с прапорщиком он оттащил все еще непришедших в себя людей за корпуса техники.
А затем с восьмью солдатами и двумя прапорщиками занял оборону.
Слух почти возвратился, а вместе со слухом пришел и страх. Рев танков был уже совсем близко.
“Наши или сирийцы?” - он перекатывался от одного бойца к другому, чтобы убедиться, что парни держатся. А затем, дав команду прикрыть его, пополз на пригорок, оценить обстановку. И тут, прямо на него выскочила “Меркава”.
----------------------------------

- Ты чего такой грустный Рыбкин? - Комбат Юваль хлопнул его по плечу. – Тут тебе спустилось поощрение и благодарность Генштаба. Думаю скоро майора получишь. В отпуск хочешь?
" В отпуск…- подумал Рыбкин.- Нет, не хочу в отпуск. Хочу на дембель!"

Однозначно КЗ!
Чем дальше тем лучше.
А насчет нерегулярных выражений можешь, Гади, не волноваться. Они на своем месте. Убери их - текст оказался бы выхолощенным

Ай, класс!

КЗ, без нареканий!

Блестяще!!!

Гади, слов нет! Получилось просто отлично. Бело блакитное знамя тебе . Правда тема послебоевого дебрифинга лейтенанта Дорожного в узком кругу ограниченных людей не раскрыта.
На цитате "ефрейтор ударился о танк, следовательно, и, даже логично, что разбором дела займется зампотех" пролил кофе на клаву. Опять.

Всё хорошо , не раскрыта тема "лейтенант_Дорожный_получает_взыскание_о_танк" :о)

Заведи привычку читать с лэптопа - дисциплинирует :о)

Отлично!

Я и писал с лаптопа. И кофе на него проливал не в первый раз. Я в силу профессии и привычек большую часть времени провожу перед компом. Даже когда я перед моим десктопом, то я уже давно перешел на беспроводные клавы и мыши. Помыть в ванной не работает. Ну это издержки профессии. Программеры это такие организмы которые берут кофе и путем биосинтеза превращают его в код (с) не мое.